Гагик Карапетян - Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах

Но вернусь в 1993 год, когда после долгого перерыва я увидел Лобановского. И просто остолбенел, обнаружив, как он располнел.

– Отчего его так разнесло?

– Из-за сердечной недостаточности. В результате нарушился обмен веществ. В Кувейте Лобановский мало двигался. Условия жизни у него были, как у падишаха. Завтрак доставляли на подносе к бассейну. И рюмочка прилагалась, как я понимаю. Правда, в больницу, вернувшись на Родину, он больше не попадал. И когда созванивались по телефону, на вопрос о здоровье обычно отвечал:

– Все нормально!

Словом, не знаю, кому как, но мне Валерий Васильевич не жаловался. Так что хоть я и понимал, что он давно и серьезно болен, весть о его смерти все равно стала для меня как гром среди ясного неба.

– Не хочется завершать наш разговор о Лобановском на горькой ноте. Поэтому давайте еще раз обратимся к живым черточкам этого, конечно, незаурядного человека и большого тренера. Например, вы вспоминали о его характерных жестах. Или как он неизменно соблюдал процедуры, которые, ему казалось, помогали не отпугнуть удачу. Он был суеверным человеком?

– В чем-то – конечно. Но не больше других коллег, своих предшественников в сборной. Он, например, тоже тщательно соблюдал традиционный порядок рассадки в автобусе, на котором футболисты выезжали на матчи и тренировки. Кто бы ни появлялся в салоне – пусть даже высокий начальник – первое, «командирское» кресло, которое располагалось сразу за водителем, всегда занимал он, главный наставник. Столь же «святым» – как на выездах, так и «дома», в Новогорске – считалось место за тренерским столом там, где мы питались. Если команда отправлялась на игру, то появление женщин на «корабле» – в том автобусе, категорически исключалось.

Однажды на Апеннинах Валерий Васильевич, обычно галантный по отношению к представительницам прекрасного пола, наотрез отказался взять в отъезжающий на матч автобус переводчицу Татьяну. Она, русская, вышла в свое время замуж за итальянца, жила в Ливорно. А когда мы приезжали в Италию, обычно работала с нашей командой, помогая общаться с хозяевами. Со временем Таня, понятное дело, стала почти своим человеком в сборной СССР. Но до того момента, когда, отправляясь на очередную спарринг-встречу, ребята рассаживались в автобусе. Татьяне полагалось добираться до стадиона самостоятельно.

Однажды перед нашим отъездом на матч она вдруг появилась в отеле. В ином случае ее, скорее всего, подвезли бы. Но в той ситуации находящегося в салоне Лобановского ничто не могло поколебать. И он, кивнув головой в сторону переводчицы, распорядился:

– Надо девушку предупредить, что здесь ей делать нечего!

Кроме широко распространенных в футбольном мире примет, Валерий Васильевич имел свои «фишки». В первую очередь это касалось одежды. Был у него заветный костюмчик – строгий пиджак, неизменные рубашка и галстук к нему, а также всепогодные ботинки на толстой подошве. Этот «прикид» Лобановский почему-то считал особенно «счастливым».

Надевал его почти на каждый матч и не снимал даже в страшную жару. Зрелище, когда он под палящим солнцем стоически плавился в традиционной «упаковке», было не для слабонервных. Однажды эту картину не выдержал даже такой лишенный сантиментов человек, как Морозов, который тихо, чтобы не слышали другие, заметил:

– Валера! Ты хоть разок бы переоделся!

Ответ последовал мгновенно. Исключительно в духе Лобановского:

– Вот видишь, Юрий Андреевич! Ты в очередной раз демонстрируешь, что ничего не смыслишь в футболе!

– А когда у Валерия Васильевича появилась характерная привычка, сидя во время матча на тренерской скамейке, почти все время раскачиваться?

– При мне и появилась. Причем он знал, что его показывают по телевидению. Другой в схожих обстоятельствах его манерой была привычка постоянно крутить на пальце обручальное кольцо. Операторы это тоже любили показывать крупным планом на всю страну…

– Хотя сам-то Лобановский – без этих красноречивых жестов – внешне выглядел спокойным.

– Вы правы! Во время матча он сдерживался в проявлениях чувств. Скажем, почти никогда не кричал со скамейки, крайне редко выходил к бровке. Я имею в виду даже такие распространенные случаи, когда тренер по ходу встречи вынужден корректировать игру подопечных. Если возникала необходимость, Валерий Васильевич просил помощников. Или меня с массажистом: нам разрешалось вблизи поля шастать – мол, идите, подскажите через вратаря. Но если Лобановский приблизился к бровке, значит, возникло форс-мажорное обстоятельство.

Само его появление там – мощное психологическое воздействие на команду. В остальных случаях Валерий Васильевич предпочитал указания давать игрокам во время предыгровой установки и в перерыве. Причем мысли умел выражать кратко, но емко.

– То, что Лобановский за словом в карман не лез, мы в случае с Морозовым могли убедиться. А как он объяснялся с футболистами?

– В одном из игровых эпизодов Буряк неожиданно отдал пас пяткой. Однако вместо пользы эффектный прием сработал против нас: получился «обрез» – возникла атака на наши ворота. Нотаций по данному поводу Лобановский ему в раздевалке читать не стал. А лишь сухо сказал, как отрезал:

– Леня, «пятку» убираем!

Тот:

– Красиво же! Для народа играем!

Лобановский:

– «Народ» тоже убираем!

– Вы вскользь упомянули о лаконичности установок Лобановского. С кем его можно сравнить?

– Да ни с кем! У Бескова были очень длительные установки, иногда до получаса. Симонян держался посередине. Но наиболее краткими они получались у Лобановского. Самая долгая – не более 10 минут. Потому накануне он проводил беседы по линиям атаки и обороны. На установке я присутствовал однажды – в первый и последний раз…

– Что так?

– А это тоже к вопросу об особенностях стиля Лобановского. Приученный его предшественниками к присутствию на установке, я и с Валерием Васильевичем повел себя точно так же после того, как приступил к работе. Благо, никто меня не предупреждал, хотя и не приглашал. Но когда явился, сразу понял – зря это сделал. Потому что у Лобановского на том собрании присутствовал ограниченный круг лиц: он, помощник по команде и ребята.

– И что вы особенного подсмотрели в тот единственный раз?

– Любопытна обстановка, в которой все происходило. Боже упаси, кому-то опоздать! Когда Валерий Васильевич заходил своей знаменитой походкой – у него был размеренный шаг, и поэтому когда он, словно нес себя – в помещение, там воцарялась мертвая тишина. Никто не смел рта раскрыть. Это у Бескова слово непременно предоставлялось помощникам: может, добавят по делу. Никита Павлович тоже просил ассистентов высказаться. А Лобановский – нет. Только сам говорил минут десять. После чего команда погружалась в автобус. Причем к задержавшимся с отъездом был не менее строг, чем с опоздавшими на установку.