Алла Зубова - Неизвестные мгновенья их славы

У Сашеньки Поляковой ухажеров много. Каждый норовил чем-то привлечь ее симпатию, а согласие быть женой она дала с виду неказистому, в разговоре неречистому, в обхождении несмелому. И не потому, что у ее будущего мужа к тому времени было крепкое хозяйство и человек он работящий, а потому, что ласков он к ней был, как голубь, и всем сердцем чувствовала, что ее тихое слово всегда будет для него законом. И не ошиблась.

Старший брат Павел женился на единственной дочери богатенького красивского крестьянина, промышлявшего торговлей, поселился в доме тестя, который с большой охотой доверил ему немалые хозяйственные дела.

Андриан с молодой женой подновили добротный кирпичный пятистенок с просторными сенями из прочного цельного дуба, пристроили большое крыльцо с резными планками и столбиками. Дом оградили палисадом. Сестра Алена из ивановского имения привезла охапку саженцев разной сирени, ровнехонько обсадили изгородь. На благодатной черноземной земле они быстро пошли в рост. И стал дом Коноваловых самым красивым на деревенской улице. Особенно весной, когда буйным цветом распускались тугие гроздья. По всей Хорошавке веяло свежим сиреневым ароматом. Этот запах и я помню всю жизнь.

После непышной Верочкиной свадьбы дом Сатиных притих. У всех остался осадок от неблаговидного поступка близкого и дорогого всем человека. Событие старались не обсуждать. Время шло, и оно постепенно сглаживало неловкость семейной истории. У всех. Но не у Наташи. Внешне она будто казалась спокойной. Много играла на фортепьяно: ведь Сергей очень хвалил ее способности и был убежден, что она могла бы стать талантливой пианисткой. Девушка стала любить дальние прогулки в одиночестве. Интересовалась новыми сборниками стихов. Но только Алена, прислуживавшая в той части дома, где была Наташина спальня, слышала, как безутешно рыдала, уткнувшись в подушку, ее горемычная любимица.

Обо всем, что читатель узнает дальше, написано по моим воспоминаниям о рассказе Алены Григорьевны Кузнецовой, крестьянки села Ивановка Тамбовской губернии, родной сестры моей милой бабушки Саши.

Жаркий летний день 1940-го года. Мне девять с половиной лет. Я играю в палисаднике. Собираю тёмно-зелёные широкие листочки от сирени, скалываю их острой маленькой палочкой и делаю себе наряд: корону, ожерелье, опоясие. Бабушка моя тут же подметает веничком мелкий сор. Дедушка отправился с большой тележкой в лес выкашивать траву на полянках. Вдруг перед домом останавливаются дрожки и к нам в калитку идет бабушка Алена в нарядной сатиновой кофте, простроченной спереди мелкой строчкой и черной юбке с воланами. Тогда ведь между деревнями ни телеграфа, ни телефона не было. Гость сваливался, как снег на голову. Охают мои бабушки, обнимаются, плачут от радости, что Бог привел свидеться.

– Ну, будя, будя, сестрица нам с тобой сладкими слезами мокроту разводить. Ставь-ка самовар. Я вот пирогов со всякой ягодой напекла.

Пока бабушка Саша проворно готовит угощение и чаепитие, Алена Григорьевна расспрашивает меня про московскую родню, про мою маму – она ведь ее крестница. Гостью усаживают возле стола на венский стул, я возле нее пристраиваюсь на скамеечке: хотя я ее хорошо знаю, но все же она для нас человек редкий и потому особенно интересный, глаз с нее не спускаю, ловлю каждое словечко и все примечаю. С нетерпением жду, когда сестры наговорятся и мне можно вежливо встрять со своими вопросами.

Кто такой Сергей Рахманинов я знала давно. Правда, его имя открывалось для меня понемногу. Сначала бабушка Саша, укладываясь на ночь, пела мне про сирень. Я догадывалась, что это совсем не колыбельная песня, и тогда бабушка, как могла попонятнее, рассказывала о музыканте Сергее Васильевиче Рахманинове, который жил недалеко от нас и сочинял хорошие песни. Потом больше всего мне рассказало о нем радио. Симфонии остались для меня звучащей тайной, а романсы, маленькие произведения я, подрастая, хорошо запоминала.

Вот и сейчас, улучив момент, когда в разговоре сестер наступила пауза, я попросила бабушку Алену рассказать, как она пела Рахманинову?

Алена Григорьевна помолчала, глубоко вздохнула и с негромкой печалью начала вспоминать:

– Не сразу это случилось, внученька. Он-то кто был? Музыкант, барин, а я – простая прислуга. Он про меня и знатом-то не знал. И в господском доме у Сатиных я только прибиралась. Помогала их младшей дочке Наталье Александровне. А она-то уж очень полюбила Сергея Васильевича, своего двоюродного брата. Он-то, бывало, каждое лето в Ивановку приезжал, а тут – как злой человек наворожил. Одну весну сирень отцвела, (уж он эту пору очень любил), вторая весна прошла. Он все не едет. Наталья Александровна и так-то худенькая, а тут одни косточки из открытого воротничка торчат.

Настала зима. От Сергея Васильевича ни слуху, ни духу. Пришел февраль – кривые дорожки. Снегом все завалило. В тот раз метель с вечера разбушевалась. Час уж поздний. Прохожу мимо спаленки Натальи Александровны. Слышу – плачет. Я полегонечку двёрку приоткрыла, тихо спрашиваю: «Барышня, не надо ли вам чего? Успокойтесь. Не плачьте». Она мне в ответ: «Я не плачу… это метель так плачет…»

C. В. Рахманинов с собакой Левко на мостках у берега реки Хопер близ имения Красненькое. Фотография 1899 года

Чтобы хоть немного успокоить ее, говорю, что в народе примета – большие снега к большому зерну. А еще песня такая есть и тихонечко запела: «Как со вечера пороша выпадала хороша…» Гляжу, девонька повернулась ко мне, всю песню до конца прослушала и просит: «Спой еще, какую знаешь». «Милая моя барышня, – говорю ей – я столько песен знаю, что их петь – не перепеть». До самой полночи потихоньку ей пела, пока она совсем не успокоилась. А на другой день барышня подвела меня к большому черному фортепьяну и сказала, чтобы я пела песни, а она будет играть музыку. И потом что придумала? Приказала в сундуках разыскать самый красивый сарафан, мои волосы заплесть в косу, уложить вокруг головы и повязать их широкой шелковой лентой под цвет сарафана. Только с обувкой вышла заминка, ничего к наряду не подошло. Барышня даже свои башмачки принесла. Да куда там! Её-то ножка тоненькая, а моя-то, крестьянская, по голой земле растоптанная. Я сама быстро связала из тонкой конопляной веревочки чуни. Хозяйка моя молодая хоть и одобрила, но сказала, что будем искать. А чего там искать? Дедушка твой, Андриан Иваныч, мастер лапти плесть, каких поискать. Передала ему свой наказ, мерку указала, так он сплел чудо-лапти, и царице не зазорно в них ходить. Собрала Наталья Александровна всех свободных людей в доме, усадила их перед роялью, вывела меня к ним разнаряженную, а сама села играть. Называет, какую песню нужно петь, я ее и пою. И так хорошо, задушевно получилось, что иные даже прослезились. Бывало, в праздники соберутся гости, она и им такое вот представление со мной устраивала. Очень заинтересовали ее старинные песни, на больших листах ноты написала. Делом-то утешным для себя занялась, гляжу и повеселела моя девонька. А весной, на Пасху от Сергея Васильевича весточка пришла, дескать собирается лето у тетеньки Сатиной погостить, будет торопиться, чтобы сирень в цвету застать.