Ники Лауда - Моя судьба

Ситуация настолько хреновая, что даже не имеет смысла беспокоиться. Вилли готовит, Вилли делает массаж. Есть в жизни вещи, на которые ты можешь положиться. Вилли просто гигант. Я отлично сплю.

Проснувшись, я сказал себе следующее: «Все остальные нервничают. Совсем не обязательно нервничать еще и самому, это ничего не даст. Программа на день такова: сделать все, что в моих силах, сконцентрироваться, не делать ошибок и все это как можно быстрее. Все остальное не в моей власти и поэтому на данный момент не важно.» В мыслях я еще раз очертил цели дня: «Оптимизируй собственные усилия, забудь обо всем вокруг, не давай давлению со стороны победы или поражения в чемпионате подчинить тебя себе. Будь самим собой, так хорошо, как только ты это умеешь.»

Моему мозгу удалось убедить самого себя расслабиться. Я спокоен, а вот Прост — нет, это я распознал с первого взгляда. Он постоянно грызет ногти, бледный и выглядит невыспавшимся. Собственно, он и сам сразу признал, что позади тяжелая ночь, что почти или совсем не спал и ему легко поверить. Он часто ходит в туалет.

Его поведение только укрепило мое желание повторить и усилить свое утреннее самопрограмированние: отрицать важность чемпионата, отодвинуть его как можно дальше и думать только об одном — о собственных действиях.

На утренней тренировке я на три десятых быстрее Проста. И, тем не менее, мотор вызывает у меня подозрения, это победный мотор из Брэндс Хэтч. Я попросил установить вместо него двигатель из Дижона, тоже победитель.

За два часа до старта пришла Марлен. Это один из ее странных, необъяснимых поступков: она ненавидит гонки, никогда не присутствует на них, чемпионат ей безразличен и все же на этот раз она сказала, что хочет приехать. О целых выходных даже думать забудь, из-за детей она могла только остаться на одну ночь, ее сестра Рената пока присмотрит за ними. Так как я не нашел пилота для моего самолета, я попросил Нельсона Пике отправить экипаж его Citation на Ибицу. Марлен прибыла на трассу к обеду. Сама она дрожит, но меня нервничать не заставит.

К обеду я еще раз сбросил внутреннее напряжение. Надеваю шлем, у меня на глаза наворачиваются слезы от радости, от неописуемого чувства силы, которое меня охватило. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо ни было в жизни до того, и выезжаю из боксов на стартовую решетку. Я совершенно спокоен и знаю, что не сделаю глупостей.

Я запрограммировал себя выжидать первую пару кругов и держаться подальше от основного трафика. В первом повороте я остаюсь посередине трассы, чтобы в меня никто не врезался. Впереди Alfa Чивера и Патрезе, позади Arrows Бутсена и Зурера.

Я вижу, как Пике вылетает с трассы и прихожу в ярость: ну почему он так неосторожен? Почему именно сегодня он должен был сделать такую глупость? Он ведь знает, как нужен мне. Нельсон — мой единственный настоящий друг во всей этой толпе, и было ясно, что он попробует победить Проста, чтобы помочь мне. Теперь он далеко позади и у меня появилось такое странное чувство, которое появляется, когда теряешь единственного друга.

Мой первый сигнал из боксов: я — двенадцатый. Это нормально, ничего не значит. Я обгоняю обе Alfa, потом Тамбэ. Табло трудно читать, потому что финишная прямая такая неровная, что все расплывается в глазах. Кроме того, последний поворот — это одно из немногих мест, где есть шанс обогнать, и я вскоре оказался в группе из пяти машин, которую мне следовало бы побыстрее обогнать, чтобы не дать Просту исчезнуть в дали. Он на втором месте, потом я смог прочесть с дрожащих табло, что он вышел в лидеры. Могу себе представить, как он теперь помчится вперед. Я же болтаюсь на девятом месте, и никакого продвижения. Передо мной Йоханссон, и его не обогнать. Toleman на прямых быстрее, чем моя машина.

Я все еще совершенно спокоен и поэтому ясно мыслю: то, что я не могу обогнать Йоханссона, означает только то, что мой мотор не выдает полной мощности. Дело уже близится к половине дистанции, а я все еще болтаюсь за Йоханссоном. Конечно же, мне ясно, почему он так упорно сопротивляется, молодой человек может стать решающим фактором в чемпионате. Любой другой гонщик на его месте сделал бы то же самое.

У меня время на исходе и теперь я понимаю, что с моей мощностью у мотора что-то не в порядке, нужно повысить давление наддува — с 2,2 до 2,5. Риск велик — при 2,5 слишком большой расход топлива, это можно сделать только очень ненадолго, иначе никаких шансов проехать всю дистанцию.

Наконец-то Йоханссон делает ошибку. На финишной прямой я его обхожу, он же при торможении ударяет меня антикрылом в левое заднее колесо. Конечно же, без злого умысла, но все же это совершенно дурацкий, ненужный маневр — почему именно теперь он должен был пропустить правильную точку торможения и налететь с дымящимися колесами, как я позже увидел по телевизору?

Теперь дело пошло быстрее, каждый второй круг я обгоняю по машине. Наконец-то Сенна, теперь я считаю себя вторым, а это все, что нужно мне для чемпионата. Сигнал из боксов, который я, наконец-то смог прочесть, ударил меня как пощечина: я третий. Между Простом и мной еще идет Мэнселл на Lotus. Он в целых 39-и секундах впереди, поэтому я его не видел и не чувствовал.

Я еду так жестко, как только могу. Постоянно выдаю рекорды круга, что означает по одной или полторы секунды выигрыша по отношению к Мэнселлу. Должно хватить, хотя и с трудом.

Я сражаюсь, как и задумано, приближаясь, но потом натыкаюсь на ужасно медленную группу гонщиков, которых обходят на круг. Только Бергер уступил место, все остальные надулись от собственной важности и показали, как они могут повлиять на результаты чемпионата. Мне снова и снова приходится съезжать с идеальной траектории, я теряю шесть секунд и очень зол. Теперь я еду агрессивней и жестче, чем задумывал.

Неожиданно я вижу перед собой Lotus, думаю, что это де Анджелис, которого обошли на круг, потому что то, что это мог быть Мэнселл, мне и в голову не пришло, он ведь далеко впереди. Но потом я вижу, как при торможении у него блокируется переднее колесо, и понимаю, что тут у кого-то проблемы, и что это Мэнселл, и тут же его обогнал.

Я второй, второй, второй, большего мне не надо, больше я и не хочу, осталось только финишировать. Мысль о временном повышении давления наддува постоянно сидит у меня в голове, я знаю, что потратил слишком много топлива. [23] Как выяснилось потом, это было не так. У меня сломался левый турбонагнетатель, можно сказать, что начали постепенно разваливаться лопатки. Это означает потерю от 100 до 120 л.с., что я и почувствовал в непосредственной борьбе с Йоханссоном, но на показаниях моих приборов оно никак не отразилось. Данные о работы турбо в данном случае считывались с правого нагнетателя, который был в порядке. После поднятия давления примерно восстановилось первоначальное положение вещей, так что я не сжег больше топлива, чем планировалось. Однако во время гонки я никак не мог об этом знать (прим. автора)