Лев Филатов - После матча

Тринадцать лет назад, на чемпионате мира, я ощущал себя всеведущим экспертом, деловито ездил на работу, на матчи в разные красивые города – Толуку, Пуэбло, Гвадалахару, писал по ночам в «Советский спорт», «Футбол – Хоккей», для АПН, был занят по горло, в меру рисовался перед теми журналистами, которым сообщать о футболе в свои газеты было внове, терпеливо, на доступном для них языке отвечал на вопрос: «Что вы скажете?» и был собой доволен, важная футбольная персона. И имел право предполагать, что в будущем состоятся очередные дальние дороги, следующие чемпионаты пройдут в ФРГ и Аргентине, надо думать, командируют и туда. Мексика тогда со всеми своими дворцами, фресками, пирамидами, музеями, скульптурами была остановкой в пути перед пересадкой на самолеты, вылетающие по другим рейсам. Да и о работе своей, о корреспонденциях со стадионов думал ровно столько, сколько требовалось, чтобы уложиться на отведенном редакцией строчечном пространстве. Надо было быть точным в словах и оценках, аккуратным в сроках, чтобы с легким сердцем считать свою миссию выполненной. Словом, боевая тропа оперативного репортера.

Не думал не гадал, что тринадцать лет спустя снова окажусь в Мексике и на том же самом шоссе. Дороги повторяются. По названию. Повторить же их нам не дано. Дорога может остаться точно такой же. Но ты другой. И повторение дороги дает тебе это понять.

Телерепортаж, который я вчера вел со стадиона в Гвадалахаре, как я и знал, ко мне вернулся. Сразу вместе – удовольствие и огорчение. Это смешанное чувство – не новость, его испытываешь едва ли не каждый раз, закончив работу: гора с плеч, а всё ли сделано как нужно? Бывает, даже выслушаешь похвалу, а не веришь. В голове бродят и совсем другая, куда более удачная первая фраза, и заключительная поэнергичнее, и красноречивый эпизод, которому почему-то не нашлось места, и слова более редкие, чем те, что явились за столом. Только спустя годы, по какой-либо необходимости перечитав что-то свое, с удивлением подумаешь: «А вроде бы ничего».

Но с этим репортажем все иначе. К комментарию телетрансляций у меня сложное отношение. Всегда знал, что не мое дело, другая профессия, а тянуло к ней необъяснимо и неразумно, прямо-таки что-то роковое. Уж очень заманчиво целых полтора часа свободно разглагольствовать о футболе, зная, что твой «тираж» побольше, чем у «Советского спорта», зная, что рискуешь, ведь каждое слово невозвратимо, и риск этот азартом тешит душу, зная, наконец, что невообразимые колебания игры потребуют быстрой реакции, находчивости, импровизаций, даже актерства, всего того, что при письменной работе сглаживается временем, отведенным для обдумывания, и возможностью исправлять.

Владело мной и еще одно побуждение. Давно и не на шутку задевало то, как у нас комментируют матчи. Накопилось по меньшей мере три недоуменных вопроса:

– Неужто необходимо постоянно твердить о том, что прекрасно видно на экране, быть назойливым поводырем зрячих?

– Неужто все, что содержит в себе футбол, чем он берет за душу, умещается в нескольких плоских сентенциях, навязших в зубах, повторяемых из матча в матч да так многозначительно, словно они открылись сию минуту?

– Неужто футбольная тема настолько простовата и специальна, что может обойтись без услуг русского литературного языка, довольствуясь убогим жаргоном, смесью из терминов и дежурных, служебных слов?

Никогда я не считал для себя возможным разбирать практику действующих комментаторов. Суть – в уровне профессии. О том, что он занижен, постоянно думаешь, когда идут интеллигентные передачи – «Международная панорама», «Театральные встречи», «Кинопанорама», «В мире животных», «Клуб путешественников», «Музыкальный киоск»… Разве не заслуживает футбол при своей неохватной аудитории комментария, который бы его не принижал, не оглуплял, а возвышал?

И меня подзуживало вести эксперимент на себе самом, хоть в какой-то мере разведать возможности телекомментария, чтобы судить о нем не отвлеченно, не со снежных вершин, а реально, пройдя через тернии, сопутствующие комментаторам. Увы, слишком отрывочными, разрозненными оказались мои редкие пробы. Выводами похвастаться я не мог. Но скрытые, втуне пропадающие возможности намекали о себе, поддразнивали, хотя в руки и не давались.

Потому я и соглашался комментировать, когда бы мне ни предложили. Согласился и перед отъездом в Мексику.

Как было заранее обусловлено, в ночной Москве записывали всю встречу, чтобы показать ее вечером. Напрашивалось начать репортаж с рассказа о том, что тринадцать лет назад на этом самом стадионе «Халиско» происходил редкостный матч Бразилия – Англия, когда на поле блистали Пеле, Тостао, Жаирзиньо, Герсон, Чарльтон, Бенкс, Мур, Болл, что в ворота, которые слева, Жаирзиньо вколотил мяч с неповторимого по великодушию паса – уступки Пеле, что после на чемпионате ни один матч этому и в подметки не годился, настолько были хороши обе команды, английская, еще в звании чемпиона мира, и бразильская, рвавшаяся к этому званию. Все это я и сказал, желая подчеркнуть значение матча юниоров, которым выпала честь играть на том же самом поле, в кольце тех же пестрых, взрывающихся трибун. Обычно смутно помнишь, что было сказано во время репортажа, но тут я надеялся, что волновавшие меня самого воспоминания пришлись к месту. Я даже, может быть и наивно, полагал, что этим вступлением произведу впечатление на слушателей, а остальное менее важно.

Когда репортаж закончился, в наушниках я услышал голос дежурного из Москвы. Он, как принято, поблагодарил, заверил, что все нормально, а потом, словно о пустяке, о технической детали, сообщил, что, коль скоро наши «продули», будет показан не весь матч, а второй тайм. Это был удар. Не лишней работы было жаль, а того лирического вступления. Что же услышат телезрители?

Самолюбивое удовольствие – да, получено. Не дрогнул ни от оглушительного шума трибун – сидел ведь не в изолированной кабине, а в ложе прессы,- ни от гнетущей жары, ни от всегда трудного для пересказа проигрыша своей команды. И ощущение вымотанности было приятно.

Но что с репортажем? Диктор ведь не расскажет содержание первого тайма перед показом второго, не многосерийный кинофильм. И я знал, что теперь меня долго не отпустят стыд и досада. А ведь мне еще предстоит телерепортаж со всемирно известной «Ацтеки» о последнем, финальном матче. И я представлял, как, узнав мой голос, люди скажут: «Опять этот, ничего у него не поймешь». Не оправдаешься, но и никуда не денешься, снова нацепишь наушники и возьмешь в руку микрофон.

Не все нам удается. Не разжившись опытом, который помог бы справиться с недоуменными вопросами, я продолжаю верить в телекомментарий, который окажется футболу по росту, а не недомерком.