Лев Филатов - Ожидание футбола

Телефонный звонок, то ли в редакции, то ли дома, и раскатистый торжествующий голос Есенина: «Вы представить не можете, что я обнаружил?! Это же целая поэма, я сейчас вам расскажу, и вы онемеете от восторга, ей-богу! Даете место?.. Строк триста, а?.. Без обмана – пальчики оближете!» Бывали случаи, когда я отклонял какие-то его выдумки, но большей частью сразу же «давал место». Судя по письмам читателей, есенинские материалы – в разряде желанных. Его трудами была «расставлена мебель» в футбольном доме, и пусть другие «натирают полы», но ориентироваться в этом доме «по Есенину» любознательный болельщик уже мог.

Крупный инженер-строитель, еще и несущий ответственность за фамилию своего отца, великого поэта, участвующий в различных делах, связанных с его памятью, еще и человек жизнелюбивый, никакой не пресловутый архивный червь, Есенин живет в бодром темпе наших дней. И два часа ежедневно с отроческого возраста он отдает своим футбольным занятиям. Иначе нельзя, если чуть запустить, рухнет вся система. Иначе нельзя и потому, что это его неизменная, на всю жизнь влюбленность.

Илья Бару. Еще одно сердце, обрученное с футболом. Пишет он, слушая голос сердца и голос совести. Илья Витальевич необычайно чувствителен к несправедливостям, к нарушениям норм товарищества, в игре он выше всего ставит честность, его занимают не тактические варианты, не турнирная таблица, а люди. У него немало друзей в футбольном мире, они выбраны им с разборчивостью, лишь те, кто отвечает его представлению о стоящем приличном человеке. И уж если он берется писать о ком-нибудь (далеко не каждая «звезда» может стать его героем), то пишет увлеченно, не скупясь на высокие слова и превосходные степени. Мастера футбола в глазах Бару – люди, много пережившие и вынесшие, люди нелегкой судьбы. Все, что выходит из-под его пера, человечно, иногда чуть преувеличенно, иногда чуть сентиментально, но обязательно человечно. Футболу, не вылезающему из схваток, необходимо, чтобы на него хоть иногда смотрели добрыми, сочувственными глазами, оттого и заметна и привлекательна многолетняя работа беллетриста Бару.

К слову говоря, Бару в качестве спецкора «Красного Флота» в 1945 году присутствовал при подписании капитуляции и Германии и Японии. И он из тех, чей круг интересов не замкнут футболом. И не мудрено, что он умеет взглянуть на футбол широко и смело, без узкоспециальных репортерских очков.

Всех этих журналистов я рискую назвать футбольными просветителями: осведомленность, которая отличает болельщика наших дней, в определенной мере их заслуга.

…Иногда мне думалось, что Мартын Иванович Мержанов был привязан к футбольной теме потому, что она постоянно имеет дело с двумя противоборствующими сторонами, и пишущий обязан отдавать свой голос одной из них и уметь отстоять свой выбор. Это было ему с руки. Он всегда был за кого-то и против кого-то. Если же обе команды, по его мнению, играли скверно, Мержанов пренебрежительно махал рукой в сторону поля, демонстративно отворачивался и начинал доказывать соседям, что от тренеров этих команд ничего другого и ждать было нельзя, что оба они трусоваты и игрокам своим командуют «все назад!». Так что и в этом случае он отыскивал себе противника. Это в нем сидело, такой он был человек.

Его побаивались. Тренеры, которых он уличал в невежестве, футболисты – пьяницы и грубияны, сшельмовавшие судьи, схалтурившие журналисты. Он никогда, ни за что не прощал таких людей и помнил об их прегрешениях всю жизнь.

Бывал Мержанов крут и с теми, кого ценил и любил. Был он мастер взвинтить разговор до высоких нот, и казалось, – ну все, отныне прежние добрые отношения невозможны. Но он умел вовремя отпустить перетянутую струну, обернуться шутником, обаятельным рассказчиком. Поразительно, сколько он в футболе находил поводов для крупных разговоров, пререканий, высмеиваний, разоблачений. И хоть был он безжалостен, ворчлив, выкладывал без церемоний в глаза все, что думал, не заботясь, каково будет собеседнику, к нему тянулись, вокруг него всегда были люди, чувствовавшие, что как бы ни сгущал Мержанов краски, как бы ни перегибал палку, а сердце его принадлежит футболу и ему он желает добра.

У него постоянно водились любимчики – команды, игроки, журналисты. То «Торпедо», то тбилисское «Динамо», то «Арарат»… То Валерий Воронин, то Михаил Месхи, то Слава Метревели, то Виктор Понедельник, то Эдуард Маркаров… Фотографии своих избранников он прикалывал возле своего стола и всем, кто приходил в редакцию, показывал: «Видите? Вот так, как он, полагается играть!.. А не так, как те, за кого вы болеете…»

Каждого из молодых сотрудников редакции он норовил провести по изобретенной им «полосе препятствий». Сначала поручал написать что-либо о юношеском футболе, о дублерах, потом о второй лиге, и, наконец, как милость, как знак доверия – отчет о матче команд высшей лиги. Но, само собой, не лидеров, это еще предстояло заслужить, а коротенький отчет об игре аутсайдеров. До сих пор в редакции вспоминают, как однажды, при распределении работы, когда была названа одна кандидатура, Мержанов задумался и спросил: «А не жидковато ли для такого матча?» Сейчас это видный обозреватель, но до сих пор, когда речь заходит о задании для него, обязательно кто-то спрашивает: «Не жидковато ли?» Мы смеемся, но понимаем, что это мудрый анекдот.

Мержанов воплощал в себе непримиримую, фанфарную воинственность футбола. Как во время матча вся вселенная поделена для нас на красное и голубое, так и Мержанов в работе прокладывал непроходимые рвы между тем, что ему было дорого и симпатично, во что он свято верил, и между тем, что он считал ошибочным и вредным, что отметал с порога. Усевшись в ложе прессы, он прежде всего пересчитывал, сколько в командах игроков защитного образа действий и сколько атакующего, и еще до начала выносил приговор: «Ясно, испугались! Вот серость, вот убожество!.. А эти молодцы, не залезли в окопы…», и болел он за тех, кто, если руководствоваться его арифметическими подсчетами, делал ставку на наступление. Если же побеждала «трусливая» команда, Мержанов не сдавался: «Вот так и гибнет футбол!» И тут же в сердцах бросал тем журналистам, которые неосторожно при нем хвалили матч: «А вас, будь на то моя власть, я бы и близко не подпускал к футболу. И пропуска бы отобрал...»

Крайняя точка зрения заражена опасностью ошибки. После чемпионата мира 1958 года Мержанов стал ярым пропагандистом системы 4—2—4 и много сделал с помощью своего детища, еженедельника «Футбол», чтобы растолковать эту систему и внедрить как наиболее современную. Это было необходимо, ибо тренерам свойственно желание повременить с нововведениями, из-за которых можно недосчитаться очков, а то и потерять место. Но когда народились следующие тактические варианты 4—3—3 и 4—4—2, они по той причине, что число форвардов уменьшилось, показались Мержанову ущербными, «трусливыми», и он пытался с ними бороться. Конечно, успеха не имел. Но это его донкихотство не могло не вызвать уважения.