Виктор Васильев - Актеры шахматной сцены

Если правомерно такое выражение, то наиболее кокетливо ведет себя на шахматной сцене один из самых талантливых и своеобразных актеров – Давид Бронштейн. Единственный из всех, он может надолго задуматься над первым ходом. Известен случай, когда Бронштейн, к удивлению зрителей, всякого навидавшихся судей и, естественно, самого противника продумал над первым ходом около сорока минут! Есть в этом и оригинальность, и игра в оригинальность, и просто чудачество, и психологический расчет (противник-то удивлен и даже озадачен!) – всего здесь понемножку.

Отвечая на укоры по поводу того, что он иногда долго думает над первым ходом, Бронштейн писал: «Прошу поверить гроссмейстеру на честное слово, что если он думает, значит, ему есть над чем подумать». В принципе я верю гроссмейстерам на честное слово, но в данном случае – нет.

Впрочем, некоторая ненатуральность поведения – это до начала схватки. Потом Бронштейн в ответ на аплодисменты может улыбнуться, а в случае незаслуженного поражения – подняться из-за столика с застывшей гримасой на лице. Оказывается, и ему, великому мистификатору, ничто человеческое не чуждо.

А в том, что амплуа или, по крайней мере, любимая роль Бронштейна – мистификация, сомнений у меня нет. Он не любит признаться в очевидном, любит наводить тень на плетень, даже когда потом сам «разоблачает» себя.

Однажды он рассказал в печати о концовке своей партии с мастером Черепковым из XXVIII чемпионата СССР, в которой оба противника были в цейтноте. Приведя красивый вариант с жертвой ферзя, который мог случиться, но не случился в партии, Бронштейн пишет, что этот вариант он «проморгал» (здесь кавычки потому, что я цитирую Бронштейна).

Итак, проморгал? Но несколькими абзацами выше Бронштейн, имея в виду именно этот вариант, говорит:

«Значит, вот чего черные не видели? Неизвестно (! – В. В. ), Никто ведь не записывает мысли игроков во время партии. А после… мало ли что мы рассказываем после (! – В. В. ). Но, читатель, если уж он интересуется комментариями гроссмейстера, должен ему хотя бы изредка верить».

Обратите внимание: хотя бы изредка! А собственно говоря, почему изредка? Почему не всегда? Но нет, на «всегда» честный Бронштейн не претендует, он оставляет себе маленькую лазейку – «мало ли что мы рассказываем после…»

А одно свое шахматное произведение, посвященное опять-таки окончаниям двух его партий, Бронштейн озаглавил недвусмысленно и необычайно верно: «Фокус-покус».

Сначала идет небольшое вступление, в котором автор излагает суть своей задачи: подобно фокуснику, раскрывающему публике свои секреты, он решил рассказать, «как надо обманывать за шахматной доской… честным путем». Итак, речь пойдет о том, что шахматисту приходится быть актером, «приходится вести двойную игру».

Словом, Бронштейн нашел восхитительную комбинацию с жертвой ладьи, но ведь надо еще противника заманить на это положение. А как? А вот как:

«Появилась надежда – партнер может подумать, что я не считал варианты, а руководствовался общими соображениями… Все же заколебался: а если он все видит? И вдруг осенило, боже мой, да ведь тут налицо чудесная имитация «зевка»! Когда я туда, он сюда, я туда… ну, конечно, этот ход я должен был бы просмотреть…

К счастью, приблизился цейтнот. Вот, думаю, хорошо, посмотрю еще пяток минут и потом как бы «из общих соображений» проведу сразу серию ходов».

Далее Бронштейн рассказывает, как он всячески старался и «шаблонными» ходами и чисто внешне показать противнику, будто бы не видит проигрыша своей пешки, что в действительности позволяло ему нанести ошеломляющий тактический удар.

Но вот все свершилось, противник попался на удочку, взял пешку. «Врать не буду, – пишет дальше Бронштейн, – душа моя ушла в пятки, а сердце не то что замерло, нет, остановилось. Пытаюсь успокоиться, а сам считаю, туда-сюда, туда-сюда. Вроде бы все верно. Тяну руку, дрожит, неверная. Все же пересилил…» Далее следуют ходы и завершающее: «Бах!!»

Здесь все страшно любопытно: мало, оказывается, найти комбинацию, надо еще создать иллюзию «зевка», «честную» иллюзию, а не ту, какой воспользовался Найдорф на Олимпиаде, надо еще «сыграть зевок», именно сыграть – это самое точное слово. А после всего этого надо еще и унять волнение; унять дрожь в руке. Да мало ли что еще надо шахматному актеру в кульминационный момент драмы!..

Концовка второй партии – с Микенасом. И здесь фантазия подсказала Бронштейну возможность красивой комбинации. Но чтобы она состоялась, надо создать для нее предпосылки. Но «опять проблема, ведь раз вижу я, значит, видит и партнер. Нельзя ли отвлечь его внимание. Прежде всего, надо не менять позы и сохранять скучный вид. Ну да, глаза-то блестят. Нет, к счастью, очки у меня с дымчатыми стеклами».

Не правда ли, удивительная исповедальность? Дымчатые очки, кстати, надевал Бенко, играя с Талем, Корчной – играя с Карповым, до Корчного, оказывается, пользовался ими (со специальной целью!) и Бронштейн. И не только для того, чтобы скрыть блеск глаз. Ведь в том же «Фокусе-покусе» он в числе общепризнанных «чтецов чужих мыслей» называет наряду с Мессингом и Куни также и Таля. Может быть, и это мистификация читателя? Не знаю, сказано-то у Бронштейна всерьез.

Но вернемся к партии. Словом, разыграв скуку и не меняя позы, Бронштейн подготовился к осуществлению задуманного: «Принесли кофе. Вот это кстати. Теперь все пойдет как по маслу. И в нарушение некоторых этических норм, левой рукой помешивая ложечкой, правой я начал исполнять «рабочий чертеж» в три такта. Ход на доске, нажим кнопки часов, запись хода на бланке. Я еще не йог, без воздуха не могу, но, чувствую, замерло все внутри».

Итак, внутри все замерло, внешне никаких признаков волнения, и когда опытнейший Микенас попадается в очень, надо признать, замысловатую ловушку, опять – бах!! «Микенас улыбнулся и пожал мне руку: «Подвели меня твои очки… Не видно за темными стеклами. Но красиво, ничего не скажешь!»

Говорил ли действительно Микенас об очках или это у Бронштейна навязчивая идея? Опять-таки не знаю. Впрочем, как и всякий другой читатель, интересующийся комментариями гроссмейстера, я «должен ему хотя бы изредка верить…»

Большинство шахматистов, впрочем, действует на сцене в реалистической, лишенной условностей манере. Марк Тайманов во время своих торопливых прогулок по сцене, когда он, сжав губы, то и дело по-чаплински вскидывая густые брови, отрешенно глядит то на демонстрационные доски, то в зал, бывает комичен, но его вид никого не смешит, потому что каждому ясно – всем своим существом Тайманов там, на своей доске, на поле боя, а в зале он никого персонально не видит, зал для него – публика, для которой гроссмейстер всегда готов разыграть эффектную комбинацию, как это было, к примеру, в знаменитой партии против Лутикова.