Виктор Васильев - Актеры шахматной сцены

«Странная моя судьба», – меланхолично замечает совсем, правда, по другому поводу Ботвинник в своих мемуарах…

Между прочим, было (конечно!) подмечено, что Ботвинник не выиграл ни одного матча в ранге чемпиона мира: два матча – с Бронштейном (1951) и Смысловым (1954) закончил вничью, три – Смыслову (1957), Талю (1960) и Петросяну (1963) проиграл, а выиграл «лишь» матч-реванши – у Смыслова (1958) и Таля (1961). Тут все правильно, но о чем это говорит? Да все о том же – о характере Ботвинника.

Гроссмейстер Андрэ Лилиенталь однажды написал о Ботвиннике: «Я бы назвал его человеком спортивного реванша». Очень тонкое наблюдение! Лилиенталь дал такую оценку Ботвиннику после его вторичного выступления в Гастингском турнире 1961/62 года, где Ботвинник добился выдающегося результата: занял первое место, набрав восемь очков из девяти. А между прочим в Гастингском турнире 1934/35 года Ботвинник, дебютировавший в зарубежном соревновании, выступил скромно – разделил с Лилиенталем пятое-шестое места. «Но Ботвинник не был бы Ботвинником – пишет Лилиенталь, – если бы он забыл уроки Гастингса». Не забыл. Человек спортивного реванша не может, не должен ничего забывать.

Вот уж сколько толковали по поводу того, что чемпиону несравненно труднее, чем претенденту, а, как мне кажется, простая эта истина все же не оценена еще до конца. Речь идет о чемпионах послевоенного времени, когда установленный ФИДЕ, то есть в определенном смысле искусственный и одновременно в дарвиновском смысле естественный, отбор раз в три года выносит на поверхность самого в тот момент сильного гроссмейстера. Он, как правило, не только молод и честолюбив, не только испытывает подъем творческих и чисто спортивных качеств, но и рвется в бой, воодушевленный победами над остальными претендентами. (Чемпионы предшествующей эпохи находились в привилегированном положении. При всем глубочайшем уважении к великим прошлого вспомним, что Ласкер сыграл немало матчей отнюдь не с самыми сильными соперниками, Капабланка не рвался схватиться с Алехиным, а тот, в свою очередь, не жаждал дать побежденному возможность реванша).

Чемпион мира же к началу матча вовсе не обязательно испытывает духовный подъем. Скорее всего, ему вообще не хочется играть. Потому что, если претендент только в борьбе может обрести право свое, то чемпион только в борьбе может свое право потерять. У Ботвинника это осложнялось тем, что он всерьез занимался наукой, которая не желала считаться с интересами шахмат и раздраженно требовала к себе внимания.

Став чемпионами, и Василий Смыслов, и Михаил Таль, в пору своего взлета шахматисты фантастической силы, не выдержали этого психологического искуса. Не знаю точно, но внутренне уверен: обоим смертельно не хотелось играть реванши с Ботвинником. Зачем, ведь дело – и какое тяжелое – сделано? Дайте же передохнуть, понаслаждаться лаврами. Не зря же Смыслов после победного матча 1957 года с облегчением написал: «Трудная борьба… за высший шахматный титул окончена».

Окончена? Тут им нужен был ботвинниковский характер, его умение не тешить себя иллюзиями, смотреть правде в глаза. Оба они понимали, должны были понимать, что если такой самолюбивый, трезвый в оценках человек, с неистовым бойцовским характером одержим жаждой реванша, то значит бой будет особенно жестоким. Понимали, но превозмочь себя не смогли. А между тем, когда Смыслов и Таль доигрывали свои победные матчи, Ботвинник, идя на последние партии, уже обдумывал, по свидетельству Гольдберга, свою тактику в реваншах.

И Смыслову, и Талю довелось в матч-реваншах с особенной силой испытать на себе то, что составляло, быть может, важнейшее качество Ботвинника-бойца: единственное в своем роде умение создавать не прекращающееся ни на один момент тяжкое давление на полях шахматной доски (каждая партия – генеральное сражение!), давление своего характера, своей личности.

Петросян, рассказывая в интервью, как трудно было играть с Робертом Фишером, счел нужным добавить:

– Но все же с Ботвинником играть было тяжелее! Появлялось чувство неотвратимости. Очень неприятное чувство. Как-то в разговоре с Кересом я сказал ему об этом и даже сравнил Ботвинника с бульдозером, который сметает все на своем пути. Керес улыбнулся и сказал: «А представляешь, каково нам было с ним играть, когда он был молод?»

В уже упоминавшейся статье (напомню – 1957 года) Бронштейн писал: «Нелегко перечислить все особенности стиля Ботвинника, но еще одно из его ценнейших достоинств я не могу обойти молчанием. Я имею в виду способность Ботвинника каждую партию играть в полную силу. Прошу читателя поверить мне на слово, что это вовсе не так просто, как кажется. Из живущих ныне я не знаю никого, кто бы обладал этим качеством в такой мере, как Ботвинник, а прежде оно было разве только у Алехина. Умение каждую партию играть с полным напряжением, более того, вкладывать в каждый ход и расчет каждого из возможных по пути вариантов всю свою волю, мастерство и стремление победить – эта черта творчества резко выделяет Ботвинника среди других гроссмейстеров».

Есть, наверное, некая закономерность в том, что и Бронштейн, и Смыслов, и Таль, то есть те, кто испытал это давление и не смог его преодолеть, уже никогда потом не поднимались до былой высоты, хотя Смыслов в шестьдесят два года и совершил подвиг, став финалистом соревнования претендентов 1983/84 годов.

Пора сказать о причинах того, как Ботвиннику, при том, что он сыграл в матч-турнире и в семи матчах на первенство мира, шесть раз становился чемпионом СССР и один раз – абсолютным чемпионом, участвовал в олимпиадах, во многих очень сильных турнирах и т. д., удалось на протяжении более четверти века сохранять свое могущество (Алехин, как мы знаем, уже в 1936 году считал Ботвинника «наиболее вероятным кандидатом на звание чемпиона мира», а расстался Ботвинник с этим званием лишь в 1963 году).

Принято думать, что успехи и спортивное долголетие Ботвинника во многом объясняются его знаменитой системой подготовки, как чисто шахматной, так психологической и физической. Статью об этой системе подготовки Михаил Ботвинник опубликовал еще в 1939 году. Он всегда считал своей большой заслугой, что его метод дебютной подготовки позволял иметь в середине игры уже готовый план.

Вот почему у Ботвинника было много партий, отличавшихся не только бездонной глубиной стратегических замыслов, но и удивительной логичностью, последовательностью и цельностью, и именно этим производивших, помимо всего, и чисто эстетическое впечатление. Как из песни, из лучших партий Ботвинника нельзя выкинуть ни одного слова.

Казалось бы, именно знатоки должны были в первую очередь оценить эти достоинства его игры. Но с Ботвинником, как мы уже знаем в этом смысле происходили всякие казусы. Когда вышли «Избранные партии» Ботвинника, один из рецензентов высказал упрек в том, что «в сборнике не наберется и десятка партий, которые насыщены равноправной борьбой с обоюдными шансами, где дело сводится не к «дожиманию» противника, а где весы склоняются то в одну, то в другую сторону, и исход сражения определяется глубиной творческого замысла».