Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже

Со всеми этими впечатлениями я и вернулся из Мексики домой. Они не складывались в хорошо подо­бранный букет, который можно было преподносить письменно или устно. Из «букета» жестко высовыва­лась неправота нашей команды перед футболом, тот странный зигзаг, который она совершила, да так, что голова пошла кругом.

Журналист в любых условиях должен выполнять свои обязанности. И все же, хочешь того или нет, дает о себе знать уровень, на котором работаешь. Не могу представить себя футбольным обозревателем в Люк­сембурге, на Мальте или Кипре. Для самоуважения, чтобы знать, что имеешь право судить о матчах миро­вого значения не отвлеченно, не сбоку, а сопоставляя и сравнивая их с теми, которые идут на своих стади­онах, испытываешь необходимость, чтобы футбол, ко­торый ты представляешь, был представительным.

Не по душе мне, когда в прессе малейшая неудача своих команд сопровождается жалостливыми «к сожа­лению» и «увы». Это слезинки для приличия, чтобы показать преданность. Они не выручают, пустое дело «ахи» и «охи», всплеск растерянных, слабых рук. Не­удача для нас звонок к началу работы.

Осенью 1986 года киевское «Динамо» в розыгрыше Кубка чемпионов переиграло «Селтик» из Шотландии, а год спустя в том же турнире уступило «Глазго Рейнджерсу», клубу из той же страны и такого же класса. В первом случае все подавалось как должное, а во втором — растерянное «к сожалению». Но за год киевс­кое «Динамо» пошло на снижение, это и должно было стать предметом репортерских исследований и забот.

Как не сочувствовать своим футболистам, знако­мым, близким, как за них не болеть! Но для журналис­тов чистой воды любительство поддаться сожалениям и отвернуться от смысла происшедшего. Иногда хо­чется пойти на стадион просто поболеть за какую- нибудь команду, как в юные годы. И не получается. Видишь, что противник играет лучше, и его победу, которая, казалось бы, должна тебя огорчить, восп­ринимаешь как логичную, и, хотя тебе не нужно писать о матче, в голове выстраивается рецензия, ничего об­щего не имеющая с симпатиями, которые ощущал, едучи на стадион.

Все это я отчетливо пережил на двух следующих чемпионатах: в 1974 году в ФРГ и в 1978-м в Арген­тине. Там нашей сборной не было, и мы, журналисты из Советского Союза, смахивали на туристов. Необя­зательность давала о себе знать на каждом шагу.

В Англии, где наша сборная вышла в полуфинал и потом играла в матче за третье место, советским журналистам отвели на «Уэмбли» лучшие места — в первом ряду ложи прессы, за шикарными широкими пюпитрами, с великолепным обзором. Так полагалось, и мы, как аристократы, пользовались всеми своими преимуществами. В ФРГ и Аргентине билеты мы полу­чали не скажу что неудобные — на чемпионатах пред­ставителей прессы принимают как дорогих гостей,— но все же не в центре, а левее или правее. Попросить место получше не осмелишься: по какому праву?

В Аргентине со мной произошло то, что никогда не случалось. Я передал в Москву номер телефона пресс- центра и час, когда меня вызвать. Ни в тот день, ни на следующий редакция меня не вызвала, и я два дня промаялся с исписанными листочками. Ко мне то и де­ло подходили здороваться иностранные коллеги, знако­мые по прошлым чемпионатам, и, как принято для начала разговора, протягивали сигаретные пачки. Я от­казывался, пять лет как бросил курить. О своем злоклю­чении помалкивал, не хотелось, чтобы жалели, делал вид, что посиживаю вроде бы от нечего делать, кого-то жду. В конце второго дня напрасных ожиданий из очередной протянутой пачки сигаретку я вытащил дро­гнувшей рукой. А потом, чтобы не побираться, пошел и купил пачку. Нам не жизнь без связи, как разведчикам. В конце концов разговор с редакцией состоялся, все наладилось. Если бы на чемпионате играла наша кома­нда, происшествие признали бы чрезвычайным. А тут ни работники редакции, ни я сам никакого дознания не производили, эко дело, газета смогла обойтись и без корреспонденции из Аргентины: наши там не играют.

Существует в истории сборной смутная стра­ница. Перед чемпионатом 1974 года наша команда попала в отборочную группу, победитель которой должен был встретиться в двух матчах с победителем одной из южноамериканских групп. Наши футболисты стали первыми в турнире с участием Франции и Ир­ландии. И теперь на очереди два матча с командой Чили. Первый — в Москве 26 сентября.

А за две недели до этого дня в Чили произошел переворот, власть захватила военная хунта, приспосо­бившая стадион в Сантьяго под концентрационный лагерь. Мне довелось побывать на стадионе «Насьональ» прежде, в 1965 году: четкий контур, простор, молодой парк вокруг. Нашу команду тогда тепло встре­чала чилийская публика, возле отеля, где мы жили, с утра до вечера толпилась молодежь, каждому из делегации аплодировали. Превратить в концлагерь ста­дион, на котором люди собирались в свои веселые часы, было вызывающим оскорблением народа. Уже по пер­вым телеграммам было понятно, что нашей команде не к лицу появиться на обесчещенном стадионе.

А день матча с чилийцами в Лужниках приближал­ся. И наша спортивная дипломатия сплоховала, не разобралась. Логично было бы обратиться с просьбой к ФИФА оба матча с чилийцами провести на нейтраль­ных полях: один в Европе, другой в Южной Америке. Сделано это не было, и 26 сентября первый отбороч­ный матч СССР — Чили состоялся. Ему сопутствовала обстановка растерянности, его не транслировали по телевидению, прессе не рекомендовали его освещать. Но 60-тысячная аудитория собралась.

Задолго до этих событий в редакции «Футбола — Хоккея» было обговорено, что писать об этом матче поручается мне. Так уж было у нас заведено, что заковыристые встречи комментирует редактор. Я, ра­зумеется, не мог предположить, что меня ожидает. По своему значению матч заслуживал разворота — двух страниц еженедельника. Но накануне стало ясно, что появиться может лишь небольшая информация. Она и появилась — 50, строчек. Под ней нет подписи, но по праву автора приведу ее:

«Матч получился шаблонный и малоинтересный. Одна сторона, в лице нашей сборной, непрерывно вела атакующие операции, другая, чилийская, самозабвенно оборонялась. Бывает, что и при нулевом счете игра запоминается, если в действиях команд есть содержа­ние и острота. В данном случае атакующие, постоянно пребывая на территории соперника, тем не менее со­здали считанные опасные моменты, обороняющиеся же даже не ловили шансов для контратак и все вни­мание сосредоточили на том, чтобы подальше от­бивать мяч либо подольше его держать в сетях мелких передач.

Судя по составу, в котором вышла на поле наша сборная, она изготовилась к обоюдоострой игре, не предполагая, что развитие событий примет односто­ронний характер. Сделанные довольно быстро замены, после чего в команде оказалось четыре форварда, по­казали, что курс был изменен — на решительное насту­пление. Однако, выступая, по сути дела, в новом вари­анте состава форвардов (Гуцаев, Кожемякин, Онищенко, Блохин) при двух полузащитниках, из которых лишь Мунтян оказывал помощь передней линии, наша команда не нашла подходящего для данного случая способа игры. Атаки носили индивидуальный характер с явно обозначенным направлением угроз, что облег­чало защищающимся, которых возле ворот никогда не было меньше девяти, перекрывать эти направления. Наша сборная в этом сезоне провела немало ответст­венных матчей в Лужниках перед аудиторией любящей и взыскательной. Редакция надеется вернуться к впеча­тлениям и выводам об этой серии международных встреч».