Ашот Мелик-Шахназаров - Олимпионник из Артаксаты

Впереди каравана в окружении специальной охраны на белом широкогрудом жеребце ехал знаменосец. На острие его копья развевался личный флаг царя Армении. В конце каравана плёлся обоз со множеством слуг, которые на стоянках разбивали шатры, готовили и подавали еду, чистили одежду и седлали коней.

Торжественная поступь колонны, дорогие одежды всадников, перезвон бубенцов свидетельствовали о том, что отряд выступил не на войну. Тем не менее не было слышно ни смеха, ни шуток. Над всем караваном висело молчание. Пример подавал сам царь, погружённый в свои невесёлые думы. Будучи воином и атлетом, он привык встречать опасность с открытым забралом. Но дворцовым интригам нельзя было положить конец одним ударом, как на арене кулачного боя. Приходилось приспосабливаться, а порой и хитрить самому. Но сейчас больше всего его волновала встреча с Феодосием.

Царь в сотый раз продумывал предстоящий разговор и слова в своё оправдание, призванные рассеять подозрения императора. Вараздат был убеждён, что заготовленные им аргументы неотразимы, потому что они были правдивы. Однако чувство тревоги не покидало его. Предательская расправа над отцом Папа, царём Аршаком, завлечённым обманом на пир к персидскому царю Шапуху, несчастная доля самого Папа — эти мысли не веселили.

Лишь однажды к царю вернулось хорошее настроение — когда проезжали ущелье Даранали. Он подозвал к себе Карена, и оба стали вспоминать, как подверглись нападению сирийского конного отряда и вооружённых разбойников.

Наконец наступил день, когда караван достиг первой византийской заставы. Извещённая часовыми, здесь спешно строилась в парадные порядки отборная римская когорта. Царя Армении приветствовал специально присланный Феодосием легат Аврелий. В полном боевом облачении, скрипя кожаными и металлическими латами, византиец поднёс правую руку к груди и, резко хлопнув по ней сжатым кулаком, учтиво наклонил голову.

Он не стал сгибаться в поклоне, как это делали армянские нахарары и как полагалось обычно приветствовать царей. Вараздат остался в седле и, глядя на лысеющую голову Аврелия, молвил:

— Я слушаю тебя, посланец цезаря!

Византиец поднял голову и в цветистых выражениях приветствовал армянского царя. Передав привет от императора, он сказал:

— Божественный цезарь примет друга своего, царя Армении, не в Константинополе, а в Риме, который он по случаю воссоздания Великой Римской империи решил сделать своей второй столицей. Мы направимся туда морем. Лучшее судно императорской флотилии ждёт в порту Константинополя. Гостя императора будет сопровождать почётная когорта римского легиона, имеющая опыт хождения на судах и закалённая в морских сражениях. Поэтому царю армянскому достаточно взять для сопровождения лишь свою свиту и небольшой отряд личной охраны.

Братья при этих словах обменялись быстрым взглядом. Толмачи переводили слова Аврелия тем, кто не понимал греческого. Таких в окружении царя было, правда, немного. Вараздат молча выслушал речь сатрапа. Ни один мускул не дрогнул на его красивом, суровом лице. Он молча кивнул византийцу и, повернувшись к управляющему дворцом, сказал:

— Зенон, выдели несколько слуг и отбери всё необходимое для предстоящего путешествия. В поездку со мной отправится Ота Апауни с подарками, предназначенными для императора, Рубен Гнуни с пятьюдесятью лучшими воинами из моего отряда и, конечно, оба арцахца — Карен и Арсен. Остальные пусть сейчас же возвращаются обратно. Командование ими я возлагаю на нахарара Мхитара.

Распоряжение царя выполнялось споро. Всадники перестраивались в образцовом порядке, без суеты. Вскоре Рубен и Мхитар уже докладывали, что оба отряда готовы к выступлению. Выслушав нахараров, царь направил коня сначала к отряду Рубена. Крепкие, загорелые всадники были все как на подбор. Но главное, в их глазах не было и тени страха. Для сопровождения царя Рубен отобрал только добровольцев.

С удовлетворением кивнув головой, Вараздат повернул коня к воинам своего личного отряда. Он подъехал к Мхитару и, не слезая с лошади, обнял его. Это был тот самый нахарар, чью дочь, Ануш, Вараздат принял за юношу в день своего возвращения на родину. Обращаясь к всадникам, царь поднял в прощальном жесте руку и крикнул:

— Передайте поклон родине! Да хранит вас бог!

И затем, помедлив, добавил:

— До скорой встречи!

Круто развернув коня, он придержал его на месте, как бы успокаивая, и тут же тронулся мягкой, неторопливой рысью. Карен, Арсен и Ота Апауни пристроились за ним. Вслед двинулся Рубен со своим небольшим отрядом. Шествие замкнули византийцы во главе с Аврелием, который не решился, а может, не захотел ехать рядом с царём. Мхитар и оказавшиеся под его началом воины царского отряда не спешили поворачивать назад. Они стояли до тех пор, пока Вараздат со свитой не скрылся из виду.

В Константинополе его встретил сын самодержца Аркадий, будущий император Восточной Римской империи, который сам проводил армянского царя на предназначенное для него судно. Это немного рассеяло тревогу Вараздата.

Путешествие морем оказалось приятным. Погода благоприятствовала путешественникам на всём протяжении пути. Пройдя Эгейское море, великолепная имперская трирема, подгоняемая лёгким ветром, свернула к Криту и взяла курс на Сицилию. Вараздат стоял на палубе, вдыхая солёный морской воздух, и до боли в глазах всматривался на проплывающий мимо берег полуострова Пелопоннес. Там, за серебрящимися оливковыми рощами, лежала Олимпия. Этим было сказано всё.

Олимпионик вспоминал Священную дорогу, Деметру на колеснице, Альтиду с её алтарями, храм Зевса в окружении памятников олимпионикам, среди которых не было лишь статуи в честь его, Вараздата, победы.

Собственно говоря, статуя была уже давно готова, но Вараздат решительно воспротивился её посылке в Олимпию. Отлитая в полный человеческий рост, она имела большое портретное сходство. Арсен предложил установить эту статую на рыночной площади в Арташате, а для Олимпии изготовить другую, с некоторыми характерными чертами всемогущего Зевса. Так и поступили. Новую статую предполагалось отправить в Олимпию летом, вместе с пятью или шестью лучшими армянскими борцами и состязателями, среди которых главные надежды царь возлагал на талантливого поединщика Хорена из Эребуни.

Встреча в Риме была столь же учтивой, что и в Константинополе. Пусть в ней не ощущалось особого радушия, но соблюдались все почести, какие обычно оказываются иноземному государю. Флавий Гонорий, сын Феодосия, сам проводил Вараздата в отведённые ему покои. По пути он даже показал ему Колизей и рассказал об устраиваемых там боях гладиаторов. Всё это несколько успокаивало армянского царя и его окружение, но всё же не могло заглушить чувство тревоги. Оно возросло ещё больше, когда утром следующего дня было объявлено, что император встретится со своим именитым гостем наедине. В то же утро Ота Апауни побывал во дворце и передал распорядителю римского двора подарки от царя Армении, предназначенные для императора.