Виктор Санеев - Четвёртая вершина

Но бывает и так, что физические последствия травмы залечены, а спортсмен все-таки не может вернуться в спорт. Известно, что боксеру, получившему тяжелый нокаут, правила запрещают выступать на ринге в течение довольно длительного времени. Так вот, после травмы любой спортсмен находится в своеобразном нокауте. И нужно немало времени, пока залечится не только физическая, но и психологическая травма. Боксеру, получившему нокаут, нужно решиться выйти на ринг, где его подстерегает возможность получения нового удара. Прыгуну, повредившему ногу, нужно решиться разбежаться и оттолкнуться от планки или от грунта ранее травмированной ногой, рискуя вновь испытать боль.

Вот почему в каждом своем письме Витольд Анатольевич Креер советовал мне не торопиться с применением «острых» упражнении. Вот почему Керселян буквально не спускал с меня глаз и каждое повышение нагрузки на травмированную ногу отмерял микроскопическими дозами. Вот почему я, хотя контрольные упражнения убеждали — нога в порядке, ждал первого соревнования со смешанным чувством тревоги и желания поскорее выйти в сектор.

К счастью, волнения оказались напрасными. Соскучившись по соревнованиям, по прыжкам, я все движения ощущал как-то необыкновенно остро, и поэтому технический рисунок прыжков был хорошим. Мы с Керселяном в случае, если все пройдет благополучно, ожидали результата в районе 16 м. Об этом говорили и результаты контрольных упражнений: с разбега в 10 беговых шагов мне удавалось прыгнуть на 15,50, а это неплохое достижение.

Действительность оказалась еще более радужной. В этом первом после полуторагодичного перерыва соревновании мне удалось прыгнуть в длину на 7,62 и тройным на 16,32. В то время норматив мастера спорта СССР международного класса был равен 16,40. И случись такое раньше, я сразу бросился бы в атаку на этот рубеж. Но время шло и я тоже менялся. Меня вполне удовлетворило, что установил новый рекорд Грузинской ССР, а норма международного класса, думал я тогда, от меня не уйдет. Можно сказать, что в этом я уже был твердо уверен.

И в самом деле, уже через два месяца, в конце мая 1967 года мне удалось прыгнуть тройным на 16,40 и в длину на 7,90. Как видит читатель, я все еще не мог сделать выбор между этими двумя видами легкой атлетики, на первый взгляд «родственниками», но на самом деле очень разными прыжками. Самым радостным было даже не выполнение высоких нормативов, а то, что теперь я с полным правом был включен в состав сборной команды СССР, которой предстояло провести целую серию международных матчей с командами ГДР, Польши и Франции. После этих соревнований сильнейшие спортсмены СССР собирались на Мемориал братьев Знаменских, который также был представительным международным форумом.

Нельзя сказать, что я сильно волновался накануне этих матчей. Во всяком случае, наш наставник в сборной Витольд Креер волновался и переживал больше, чем мы, спортсмены. Для того чтобы понять это, нужно вспомнить ситуацию, которая сложилась к этому времени в тройном прыжке у нас в стране и на международной арене.

Последний успех наших прыгунов тройным перед этим был датирован 1964 годом, когда на Токийской олимпиаде Олег Федосеев стал серебряным призером, а Виктор Кравченко — бронзовым. После этого пришло время неизбежной смены поколений. Ушли признанные мастера, и в сектор вышли молодые прыгуны. Соперники словно ждали этого часа и вышли вперед. На чемпионате 1966 года ни одному из наших прыгунов тройным не удалось войти даже в первую «десятку»: Владимир Куркевич, который был старше меня всего на 2 года, занял с результатом 16 м лишь одиннадцатое место...

Витольд Креер, который стал старшим тренером сборной команды СССР по тройному прыжку, смело пошел на обновление состава. Но молодые пока проигрывали. Многие упрекали старшего тренера и напоминали, что нам принадлежали и мировые рекорды и медали на крупнейших соревнованиях. Словом, положение Креера было нелегким. Это, однако, его не сбивало с намеченного пути. И в 1967 году в состав кандидатов в олимпийскую команду вошел кроме Куркевича еще и 20-летний Николай Дудкин. Включен был в состав и я. Из прыгунов старшего поколения остался только Александр Золотарев. Раньше он тренировался в Волгограде у тренера Рачкова, а потом переехал в Москву и его наставником стал Креер. С Сашей мне и предстояло выступить в матчах.

Правильно будет сказать, что я не столько волновался за исход этих состязаний, сколько настраивался на упорную борьбу. И конечно, в глубине души мечтал их выиграть. Психологически наши неудачи 1966 года не довлели надо мной, не боялся я и соперников. Я их попросту не знал! Но действительность оказалась суровой: ни в одном из этих соревнований мне не удалось одержать победу.

Первая встреча с легкоатлетами ГДР в Карл-Маркс-Штадте — первое разочарование. Поначалу не было причин для тревоги: в одной из первых попыток я сумел вплотную приблизиться к своему лучшему достижению — прыгнул на 16,36. Но потом успокоился, забыв о варшавском уроке, который преподал мне Борзенко. А здесь соперник был куда более опытный. Ханс-Юрген Рюккборн на чемпионате Европы 1966 года был серебряным призером, и его личный рекорд — 16,66 — был выше, чем у меня. Он последовательно наращивал длину прыжков от попытки к попытке и в конце концов улетел на 16,50. А второй прыгун из ГДР Клаус Нойманн обыграл Сашу Золотарева. Это значило, что мы проиграли свой микроматч со счетом 4:7 (напомню, что в матчевых встречах за 1-е место атлет получает 5 очков, за 2-е — 3, за 3-е — 2 и за 4-е — 1 очко). Причем главная ответственность за этот проигрыш ложилась на меня, поскольку я вошел в спортивную форму раньше Саши, и Витольд Анатольевич рассчитывал, что именно я в первых встречах сумею дать бой соперникам. Золотарев должен был набрать форму уже в ходе нашего турне. Но с ролью лидера, пусть даже временного, я не справился.

Через две недели в Париже на знаменитом стадионе «Коломб» мы встретились с французскими прыгунами. Я их совсем не знал, и можете представить мое удивление, когда один из них, Эрик Баттиста, после первых же приветственных слов начал расспрашивать меня о Креере. Оказалось, что они выступали вместе еще 11 лет назад — в 1956 году на открытом чемпионате Румынии в Бухаресте и на олимпийских играх в Мельбурне. Они были почти ровесниками, но поскольку во Франции в те годы не было сильных прыгунов, то Эрик долго продолжал выступать за национальную сборную страны, хотя прыгал с результатом меньше 16 м.

Не удивительно, что мы выиграли у французов со счетом 8:3. Но я и на этот раз оказался вторым, хотя улучшил личный рекорд до 16,64. За прошедшие две недели Саша здорово прибавил в результатах и тоже установил личное достижение — 16,70.