ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

– Ну да, оно и видно.

Сайхун решил прервать надоевший ему ритуал:

– Ты мне не нравишься. Давай, топай на ринг или убери свою задницу с глаз моих.

– Ах ты ублюдок! – Лицо Барри с угрожающим выражением нависло над Сайхуном. – Сейчас я сделаю тебя еще более уродливым!

Сайхун взглянул на Гаса: старый, немного похожий на гризли тренер кивнул в знак одобрения.

– Хорошо, – воскликнул Сайхун. – Наденьте мне четырехунциевые перчатки!

Барри знал, что это означает, – в четырехунциевых боксерских перчатках смягчающие накладки вообще отсутствовали. Какое-то мгновение он поколебался, но затем гордость взяла верх:

– Ладно, козявка. Сегодняшний день будет днем твоих похорон.

– Козел! – лицо Сайхуна побагровело от ярости. – Да я с удовольствием помочусь на твою могилу!

Сайхун подошел к Гасу, и тот обмотал ему руки лентами, натянул перчатки и шлем.

– Я знаю, что ты зол, как черт, – произнес Гас, проверяя, хорошо ли все закреплено. – Но постарайся не терять головы, ладно?

Сайхун ничего ему не ответил, только кивнул, не сводя глаз с бледной кожи Барри. Гас оттянул один из канатов и мягко подтолкнул Сайхуна в ринг.

Барри с вожделением посмотрел на своего противника. Сайхун видел, что уверенность Барри придают длинные руки и немалый опыт боев. По толстому лицу здоровяка скользила маниакальная ухмылка.

Прозвенел гонг, и те, кто занимался в зале, начали подбадривать соперников. Во время того, первого боя за ними наблюдали молча – тогда Сайхуна не знал никто. Зато теперь у него за канатами было несколько друзей, которые громко кричали что-то в поддержку. Барри обруишл на него град тяжелых ударов. Нисколько не сомневаясь в своей победе, он вложил всю свою силу в первую же атаку, не заботясь об осторожности. Сайхун не замедлил ответить и нанес несколько довольно чувствительных тычков по рукам Барри. Тычки оказались достаточно болезненными, чтобы Барри утратил всякую способность контролировать себя. Сайхун с удовольствием заметил, что в глазах толстяка внезапно появилось дикое выражение. Еще бы! – два года тренировок на тяжелых грушах придавали ударам Сайхуна воистину новый вес.

Барри атаковал Сайхуна, пытаясь прижать его к канатам, но Сайхун легко уклонился в сторону и несколько раз сильно двинул соперника по лицу. Он заметил, что лицо Барри начало распухать. Тогда здоровяк решил поддеть Сайхуна снизу, но был немедленно наказан за свою дерзость тяжелыми хуками, задевающими лицо. Наконец, мощный прямой удар поверх рук противника заставил челюсть Барри значительно переместиться со своего привычного положения.

Во втором раунде Барри принялся кружить вокруг Сайхуна, соблюдая при этом несколько большую осторожность. Поначалу Сайхун провел несколько сильных ударов левой рукой, потом тут же оставил на лице Барри несколько больших ссадин. Сайхун размеренно наносил удар за ударом, и передняя часть его перчаток начала краснеть от крови. Он чувствовал, как костяшки его пальцев с силой погружаются в обнаженную плоть, проникая до кости. Зрители за канатами что-то заревели; Барри начал громко ругаться, но потом внезапно выдал такой апперкот, что в легких у Сайхуна в одно мгновение не осталось ни грамма воздуха.

Оттолкнув противника, Сайхун в ярости уставился на него. Он решил отбросить всякое желание сдерживаться. После нескольких обменов ударами, они повисли на плечах друг у друга и начали «топтаться». Сайхун бил его правой, стараясь, чтобы Барри обратил на это внимание. При этом он готовил к удару левую, продолжая изображать непрерывные атаки справа. В конце концов Барри заглотнул наживку и попытался обрушить на Сайхуна сокрушительный правый кулак. Сайхун был готов к этому и легко отбил удар; потом, прежде чем Барри ушел убрать руку, Сайхун подступил ближе – и выдал ему самый мощный хук левой, на который он только был способен. Барри тут же повалился на помост. Его челюсть и нос почти совсем потеряли человеческие очертания.

Сайхун стоял над поверженным врагом, не испытывая ни жалости, ни сострадания. Он выкрикивал бранные слова и гневно плевал в лицо толстяку.

– Ну, кто теперь более уродлив? – с яростью бросил он окровавленному неподвижному лицу. Подбежал Гас, собираясь оттащить Сайхуна. Через секунду весь ринг заполнился людьми.

– Парень, у тебя немного крыша едет, – прошептал ему Гас.

В ответ Сайхун рявкнул ему какую-то непристойность. Гас равнодушно дожал плечами:

– Ладно. Поговорим, когда немного остынешь.

Но лишь много часов спустя, сидя в одиночестве под ярким светом лампочки в раздевалке, Сайхун начал вспоминать и подробности поединка, и слова Гаса. Именно тогда он впервые задумался: правда ли, что он слишком круто свернул со своего пути.

Сайхун регулярно переписывался со своими дядей и тетей в Питтсбурге. Где-то в конце 1968 года они написали ему, что муниципальные власти приобрели у них дом: их земельный участок попадал в зону постройки нового скоростного шоссе. У стариков не оставалось иного выбора, кроме как куда-нибудь перебираться. Тетушка Мейбл также переписывалась и с тетей Джин – в свое время они вместе работали в одной прачечной. Тетя Сайхуна хотела Переехать в Сан-Франциско или любое другое место, где она не чувствовала бы таких осложнений артрита, как зимой в Питтсбурге. Как ни странно, дядюшка Уильям совершенно не желал уезжать из привычного города. Все-таки он прожил здесь сорок лет и довольно сильно привязался к нему.

Дядюшка Уильям боялся старости. В своих письмах он постоянно призывал Сайхуна заботиться о своих пожилых дяде и тете. Сайхун был совсем не против помогать им, но и возвращаться обратно не желал. Он тоже всерьез подумывал о переезде в Сан-Франциско, потому что вечно жить в Нью-Йорке ему казалось невыносимым. Работа поваром вызывала необходимость много стоять, и теперь вены на ногах Сайхуна угрожающе вздулись; кроме того, не будучи уверенным, что у очередного хулигана не окажется «ствола» или автоматического пистолета, он начал беспокоиться о все возрастающей жестокости в своей душе.

Его последние матчи в ранге боксера «Золотые Перчатки» проходили в, Мэдисон Сквер Гардене. Уже одно это свидетельствовало: Сайхун заработал s. себе определенную популярность. Но оказавшись в раздевалке после боя, который он выиграл нокаутом, Сайхун был вынужден признаться себе, что он изменился. Он просто сбился с курса. Он занимался боксом достаточно долго, чтобы решить, когда именно противника лучше всего сбить с ног и лишить сознания. Он начал чувствовать какое-то удовольствие от треска ломающихся ребер. С непонятным испугом Сайхун понял, что желание одержать победу застило ему все остальные цели.

В раздевалку вошел Гас.