ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Лишь изредка Сайхун замечал, как слегка вздымаются и опускаются простыни от тетушкиного дыхания. Дыхание было самой основой жизни, но даже эта основа теперь понемногу покидала тетушкино тело. Она не могла набрать в грудь достаточно воздуха, ей просто не хватало энергии для этого.

Сайхун поглядел на ее руки – узловатые и покореженные корни, казавшиеся чужими на чистой белизне постельного белья. Вывернутые, изогнутые руки годами страдали из-за мучительного артрита. Тетушка Мейбл так и не смогла распрямиться, несмотря на все лекарства и массаж, который ей делал Сайхун. Профессия навсегда изуродовала ее.

И теперь, глядя на темную в коричневых пятнышках кожу, он вспоминал, с какой любовью она готовила для пикника «дам сум», с каким терпением она складывала его вещи.

Он молился весь день, твердо решив сделать все, чтобы спокойно препроводить душу тетушки в объятия смерти. Сконцентрировавшись на единой мысли, он раз за разом повторял сутры, вместе с ними посылая небу свои самые искренние чувства. Остановить шаг судьбы было невозможно, но по крайней мере он сделает все возможное, дабы облегчить эти последние шаги.

Тетушка Мейбл умерла на следующий день во сне. Тегя Джин и дядя Генри приехали в больницу и помогли Сайхуну перенести тяжесть последних приготовлений. На похоронах было много старушек и друзей, которых тетя успела завести во время жизни в Сан-Франциско. Были там и молодые, которые сопровождали стариков. Тетушку похоронили рядом с мужем на поросшем травой холме над бухтой. На могиле курились благовония, ярко мерцали свечи. Флажки со священными письменами трепетали на ветру. Даосские монахи пели религиозные гимны и молились за упокой ее души.

Сайхун посмотрел на молодого человека: тот деловито махал лопатой, забрасывая гроб землей. Где же теперь тетушка Мейбл? Несмотря на все свои тренировки и медитации, он не мог разглядеть, куда она отправилась. Дядя Генри, желая успокоить Сайхуна, положил ему руку на плечо.

– Не принимай это слишком близко к сердцу, сынок, – хрипло произнес он. – Сейчас она находится в гораздо лучшем мире.

Сайхун молча посмотрел на дядю и подумал: «Господи, что за идиотские слова!» Потом он просто кивнул.

– Эй, ты заходи как-нибудь, повидаешь меня и Джин. Когда закончится поминальный срок, хорошо? Как раз подойдет время, чтобы обмыть ресторан.

– Говорить об этом сейчас – значит проявлять неуважение, – сказал Сайхун.

– Не пойми меня неверно, я лишь имел в виду, какая жалость, что бедная Мейбл уже не увидит всего этого. – И дядя Генри поднял глаза к небу.

– Я вернусь через месяц, – сообщил Сайхун. – Когда закончится траур.

– Хорошо. А пока смотри, чтобы у тебя все было в порядке.

Вернувшись в свой номер, Сайхун присел на краюшке кровати, продолжая думать о своей тете. Было бы замечательно, если бы ему удалось увидеть ее или каким-нибудь другим образом узнать, что у нее все в порядке. Когда он медитировал, он не ощущал никакого присутствия тетушки Мейбл. Она покидала его навсегда.

В Китае он бы уже давно нашел мага и платил бы ему немалые суммы золотом, чтобы чародей удачно препроводил ее душу в иной мир. Но он был на чужбине, и здешнее правительство запрещало всякого рода колдовство. Лишь в Америке он впервые осознал, что все это, возможно, совсем не так..; В любом случае, он выдержал траур и лишь потом пришел в гости к тете Джин и дяде Генри. Согласно традиции, время скорби по усопшему могло длиться до трех лег. Вместо этого Сайхун предпринял месячное бдение. У всего в современности есть свои положительные стороны. Дядя Генри сообщил ему по телефону, что разрешения на открытие ресторана уже получены И,что скоро начнется внутренний ремонт здания. Сайхун уже видел привлекательный фасад на Клемент-стрит. Он вложил в это все свои деньги – что ж, это и к лучшему. Зато его будущее теперь обеспечено.

Дом дяди Генри и тети Джин находился приблизительно в часе ходьбы от Чайнатауна. Это был двухэтажный особняк в итальянском стиле в квартале Маона. Сайхун по достоинству оценил солнце и свежий воздух, в которых буквально купался фасад. Безусловно, жить здесь было лучше, чем в Чайна-тауне. Он поднялся по ступенькам ко входной двери особняка и позвонил. Никакого ответа. Сайхун снова нажал кнопку звонка, потом пожал плечами: «го ж, он оставит им в дверях записку и как-нибудь позвонит.

Потом он обернулся: из соседней двери выглянула хозяйка. Это была странного вида китаянка, которая выщипывала свои натуральные брови, ради того, чтобы сделать их более высокими, словно ниточки.

– Вы чего туг расшумелись, – принялась бесстрашно укорять она Сай-|уна.

– Прошу прощения, я просто хотел повидаться с четой Чанов.

– Слишком поздно. Они переехали. И женщина уже почти закрыла дверь.

– Переехали? – Сайхун бросился, чтобы остановить ее. Он чувствовал, как бешено заколотилось сердце в груди.

– Да. Два дня назад. И даже не пытайтесь арендовать их дом. У меня уже другие планы на него. – И она пронзительно уставилась на него, пока он не снял руку с двери.

– Но куда они уехали? Может, они оставили свой новый адрес?

– Нет. Откуда мне знать? – И она захлопнула дверь.

Сайхун в каком-то отупении присел на ступеньки, осыпая себя укорами. Ведь все время, пока он жил за границей, он сторонился всех и вся! От бывшего дома его Дяди и тети он шел мрачнее тучи: теперь надежд на собственную независимость практически не осталось.

Вынув почту из ящика, он взобрался по длинной скрипучей лестнице, вошел в свой номер и угрюмо сел на скрипящую кровать. Теперь у него действительно не было ничего, если не считать мелочи в кармане. До следующей зарплаты еще две недели, а работа официанта принесет ему крайне немного.

Сайхун жил в этой стране уже почти двадцать лет. Двадцать лет он не мог здесь ужиться! Двадцать лет, в течение которых он чувствовал себя несправедливо оторванным от своего учителя, своего прошлого, своей страны. Двадцать лет он видел, как дорогие его сердцу люди умирают, бесплодно проработав всю жизнь.

Смеркалось. Оранжевый закатный луч коснулся вершины близлежащего холма, колокола стоявшего рядом собора зазвонили. Он задернул жалюзи и беспомощно оглядел комнату. В этой клетушке он чувствовал себя словно в западне. Желто-зеленые обои, пожелтевшие от табачного дыма, которым их обкуривали предыдущие жильцы, делали комнату еще меньше визуально. Свет был тусклым – от лампы поярче перегорели бы пробки – и темно-коричневые тени коварно подбирались прямо к его ногам. Выкрашенную в бледно-зеленый цвет входную дверь он всегда держал закрытой, оберегаясь таким образом от шума и крыс.

Сайхун бездуШю перебирал почту, как вдруг… Он даже просиял, заметив знакомую каллиграфию учителя. Как-то он написал ему письмо, надеясь, что получит от него какой-нибудь мудрый совет, который спасет его. С величайшим почтением он включил стоящую на видавшем виды столе настольную лампу и открыл конверт. Развернув листок белой бумаги, он обнаружил лишь одно-единственное слово, написанное ровными и сильными ударами кисти: «Настойчивость».