ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

– Я знаю, что внешний мир тебя не интересует. Ты лучше задумайся над тем, как он может повлиять на тебя. Скажем, по всей стране японцы захватили огромные территории Китая. Националисты под предводительством Чан Кайши отчаянно пытаются создать правительство в Чжунцзине, выбить из страны японцев, а заодно ударить в спину коммунистам. В другой части света Германия напала на Польшу. Весь мир скатывается к войне. Люди убивают друг друга, и никогда еще не использовались такие большие цифры, чтобы обозначить количество убитых.

– Два года назад я сражался во время японо-китайской войны. Так что я видел ужасы военного времени. Я бился, защищая свой народ.

– Но зверства продолжаются.

– Ну и что мне делать? Присоединиться к Мао в Енани? Или встать под знамена военных правителей, как это сделал ты? Ведь я отшельник, а политика – штука недолгая.

– Что ты можешь возразить, если я скажу, что за всю твою жизнь в Китае не было ни одного мирного дня? А сейчас речь о том, что не только Китай, но и весь мир балансирует на краю пропасти. Посмотри: вся Европа в огнях сражений. Война может распространиться на Соединенные Штаты и даже, наверное, на Южную Америку. Пока весь мир будет превращаться в руины, ты останешься сидеть на своем коврике для медитаций.

– Даосизм – это философия сердца, – твердо ответил Сайхун, – его нельзя искоренить. Дао существует вечно, и даже разрушение всей планеты не отразится на нем. Я вижу своего учителя и вижу остальных учеников в классе. Я вижу, какого уровня они достигли, и это вызывает во мне стремление достичь того же. Я знаю, что никакая война, никакая беда не коснутся этих достижений, потому что каждое такое достижение – это внутренняя победа. У меня могут быть мои собственные сомнения, но политика – это не тот способ, с помощью которого от них можно избавиться.

– Значит, ты упорствуешь в своей вере?

– Да, – сказал Сайхун.

– Значит, мир может дойти до крайней черты, а ты и не подумаешь измениться?!

– Я чувствую, что благодаря моим суровым обетам я достигаю результата. Я не хочу быть таким же, как обыкновенные люди. Я хочу добиться чего-то большего, чего-то более великого. Эти люди внизу влачат убогое существование, сгибаясь под ударами неумолимого рока. Такая жизнь не для меня. Я хочу достигнуть совершенства.

– Я тоже верю в совершенство и дисциплину – иначе я никогда не зашел бы так далеко. Так что пусть тебя не отвлекает внешняя оболочка моей жизни. Женщины и азартные игры – это лишь небольшая ее часть. Я хочу совершить какой-нибудь великий, даже героический поступок. В конце концов, этому миру не наступит конец. Если бы ты не осознавал это, то вряд ли был бы так спокоен. Однако, чтобы навести порядок на этой деградирующей планете, потребуются действительно великие люди. И я хочу быть одним из них. Это потребует огромной дисциплины, смелости, ума и стремления к совершенству – даже в некотором смысле чистоты. Все перечисленные качества дает монашеская жизыь.

– Ты хочешь сказать, что мы равны? – воскликнул Сайхун, обрадовавшись такому сравнению.

– Я хочу обнадежить тебя, Маленькая Бабочка, чтобы ты настойчиво учился. Монашеская жизнь и светская – это лишь две грани одного меча. Они неразделимы; ни одна из них не может существовать без другой. И одну нельзя считать лучше другой. Но необходимо, чтобы каждый из нас понимал свою собственную судьбу. Мы можем добиться успеха, лишь следуя своим самым сокровенным предпочтениям. Я требую, чтобы ты настойчиво упражнялся в аскетизме. Правда, что при этом безжалостно отметаются физические и социальные потребности; но зато твой дух будет удовлетворен. Маленькая Бабочка, не позволяй разочарованию ставить тебе палки в колеса.

– О, Старший Брат, – с чувством в голосе произнес Сайхун, – ты так красноречив. Почему бы и тебе не принять монашеский обет?

– Возможно, я так и поступлю, – задумчиво откликнулся Бабочка, – когда закончу свои земные блуждания. Вот почему я должен путешествовать, чтобы собрать все впечатления. Учителя говорят: «Прежде чем стать отшельником, познай мир». Когда земная жизнь пресытит меня, я вернусь и останусь во имя добра.

– И тогда мы всегда будем вместе.

– Да, малыш… всегда.

Вниз по горному склону эхом прокатился могучий бас большого бронзового храмового колокола: подошло время молений. Два товарища попрощались.

Сайхун стоял у одной из древних храмовых курильниц для благовоний, наблюдая за тем, как его старший брат выходит со двора. Он смотрел и раздумывал, оставит ли Бабочка когда-нибудь свою светскую жизнь. Сайхун знал, что Бабочка жил в том мире довольно долго и что его жизнь заслужила скандальную репутацию. То, что в свое время Бабочка был телохранителем военного правителя, охранником контрабандистов, перевозивших наркотики, как и его членство в каком-то тайном обществе, вызывало частые нарекания даосов Хуашань. Правда, Великий Мастер почта не обращал на это внимания и Сайхун понемногу избавился от этих мыслей.

Зато появились другие соображения: Сайхуна часто наказывали за хитрости, вольные выходки и лень; но он никогда не видел, чтобы наказывали Бабочку. Великий Мастер и другие монахи продолжали любить его, как своего собственного сына, и Бабочка отвечал им взаимностью – всегда возвращался, чтобы поддержать свою приемную семью, все свои достижения относил на счет воспитания и регулярно поддерживал хуашаньских собратьев деньгами. И все-таки интересно, размышлял Сайхун, достаточно ли всего этого, чтобы можно было закрыть глаза на те случаи, когда старейшины местных жителей взбирались на Хуашань, чтобы сообщить о проступках Бабочки и потребовать его ареста.

Пройдя через несколько ворот, Сайхун подошел к Храму Южного Пика при Источнике Нефритового Плодородия. Он вошел внутрь храма, влившись в ряды одетых в голубое монахов, которые собрались здесь на службу. Перед собравшимися стояли разодетые в вышитые шелковые одеяния старшие монахи. Они громко читали божественные слова древних текстов. Музыканты аккомпанировали службе, исполняя нечто вроде гимна.

В глубине роскошного алтаря Сайхун увидел объект их поклонения – то была статуя одного из старейшин Хуашань, который всю жизнь занимался самосовершенствованием и таким образом достиг бессмертия. Даже издалека

Сайхун видел, что статуя вся покрыта пылью. Но по мере того, как пение монахов усилилось, Сайхун каким-то образом представил, что бог действительно услышал их обращение. Юноше даже показалось, будто глаза статуи приоткрылись. В этот момент в душе Сайхуна возникло ощущение искренности. Он надеялся, что подобно этому аскету, обретшему спасение через бесконечное совершенствование, он, Сайхун, вместе с Бабочкой преуспеют в исполнении своих судеб. Может быть, его старшему брату даже удастся изменить себя.