Светлана Хоркина - Кульбиты на шпильках

На самом деле, на соревнованиях я выполняла очень приличные вольные упражнения, даже не вставая на полупальцы, и это нисколько не мешало мне побеждать. И благодаря стараниям очень сильного белгородского хореографа Ларисы Николаевны Дитянцевой и, конечно, Бориса Васильевича, я постепенно превращалась из гадкого утенка в маленького лебедя, у которого уже с первых шагов на ковре был свой стиль. Тот самый стиль, который до сих пор не смогла повторить ни одна гимнастка в мире.

Когда мы вернулись в Белгород, Борис Васильевич с Ларисой Николаевной Дитянцевой решили ставить мне новую композицию для вольных упражнений. Они выбрали «Кармен» Жоржа Бизе. Сначала сложилась общая схема танца и образ, потом мы с тренером довольно долго все дорабатывали, переставляли элементы, оттачивали хореографию. Именно с «Кармен» я попала сначала в молодежную сборную СССР, а потом и в сборную России.

Не могу сказать, что сразу почувствовала, какой должна быть моя Кармен. Может быть, потому, что сначала не до конца понимала этот образ. Из-за моей серьезности, сосредоточенности и неприступности на помосте меня называли не иначе, как «холодная Ума Турман» и «Снежная королева». А тут — знойная испанка. Поначалу мои вольные упражнения выглядели как-то неэмоционально, совсем по-детски: девочка с хвостиком, которой роль Кармен была явно не по возрасту. Хотя пора было уже и повзрослеть. И эта зажигательная по своей сути композиция в моем исполнении не очень трогала арбитров и зрителей. До того момента, как однажды, на командном чемпионате мира в Дортмунде, во мне что-то вдруг не шевельнулось: я вышла на ковер и неожиданно для себя улыбнулась, кокетливо взглянув на судейскую бригаду. И в этот самый миг поймала ответную реакцию одного судьи: по мне будто прошел электрический разряд, и это позволило почувствовать энергетику музыки и эмоционально раскрыться. Я вошла в образ этой темпераментной и коварной испанки. И ощутила такой кураж и такую реакцию публики, что каждое мое движение сопровождалось взрывом аплодисментов. Именно тогда я в первый раз была в состоянии эйфории, и мне это так понравилось, что хотелось идти дальше, оттачивая артистическую сторону своей композиции.

А уж как мне хлопали зрители! Здесь я поняла, что ковер — это та же сцена. И именно на вольных упражнениях мне нужно показать публике и судьям свой маленький спектакль, заставить их сопереживать образу. Удачное выступление серьезно влияет на итоговые результаты, ведь вольные — это последний снаряд в олимпийском многоборье, который может помочь сделать большой рывок вперед, к победе в абсолютном первенстве. В многоборье ты идешь по выверенной схеме: опорный прыжок, брусья, бревно, вольные упражнения. И мне часто доводилось заканчивать свою программу именно ударными выступлениями в вольных упражнениях. Я понимала, что даже без суперсложной акробатики могла показать здесь мастерство, красоту, хореографию, пластику, профессионализм, подчеркнув достоинства своего роста, фигуры и длинных ног. И поставить тем самым очень важную аккордную точку.

Тогда в Дортмунде я увидела, насколько важно уметь быть разной, какой оглушительный эффект это производит. Поэтому стала внимательнее относиться к своему имиджу. Он всегда отличался серьезностью и неприступностью: зрители, фанаты, арбитры, пресса и многие тренеры считали меня слишком холодной, железной леди в гимнастике. И я была такой на всех снарядах, пока не доходила очередь до вольных упражнений. Стоило мне выйти на ковер, как я отпускала свои чувства на свободу, переставала сдерживать эмоции и полностью отдавалась музыке. Улыбалась, была очень мягкой, искренней, душевной. А закончив упражнения, я убегала с ковра, и мое лицо вновь обретало серьезность. И этот образ владел в те времена всем гимнастическим миром.

Почему я так долго не могла достичь этого эффекта? Думаю, что шел процесс постепенного накопления: лишь когда все внутри выросло и созрело, я поняла, насколько мне это близко и органично. Многие молодые гимнастки пытаются улыбаться на ковре, выполняя вольные упражнения, но выглядит это все-таки искусственно и явно по-детски. Заметно, что все их мысли сосредоточены исключительно на акробатике, и цельного образа из-за этого не получается, все распадается на отдельные элементы. Точно так же было и со мной, пока в создание образа не включилась душа. Могу раскрыть и еще один маленький секрет: у меня никогда не хватало физических сил на выполнение полной комбинации ни на одном гимнастическом снаряде, будь то брусья, бревно или вольные.

И все мои упражнения были составлены так, чтобы можно было на небольших связочках, так называемой «водичке», — чисто хореографических па — немножко передохнуть. Но, делая это, в эмоциональном плане я из кожи вон лезла, чтобы зажечь и заворожить зрителей и судей своим артистизмом. И в вольных тоже вся акробатика и гимнастические элементы были разбавлены чувственной хорео-графической «водичкой». Эти маленькие хитрости помогали создавать единую композицию. Конечно, гореть душой — нелегко, а мой эмоциональный градус в вольных упражнениях, бывало, зашкаливал. Выходя на ковер, я чувствовала, как меня изнутри колотит и разрывает на части. Но это длилось лишь мгновение, пока не начинала звучать музыка и я не входила в образ, бросаясь в него как в омут головой. А когда музыка смолкала — убегала с ковра под сумасшедшую барабанную дробь собственного сердца, которое колотилось чуть ли не в пятках.

Да, в моей жизни был период, когда я не могла вставать на эти проклятые полупальцы. Но смогла преодолеть и это. Да, я была нестандартного роста, слишком высокой, при этом не очень крепкой и сильной, не самой пластичной. Но я брала не силой, а сложностью и техничностью исполнения упражнений, авторскими элементами, которые до сих пор носят мое имя, стилем, пластикой, душевностью и искренней улыбкой, своим оригинальным «хоркинским» почерком. Мы с тренером добились того, что у меня были очень акцентированные, тонкие и стильные вещи, которых не было ни у кого и которые помогали мне создать уникальный образ и донести композицию до зрителя.

А что же Карасев, спросите вы? Мы, к сожалению, больше не встречались лично. Но Борис Васильевич однажды пересекся с ним где-то. И, естественно, напомнил ему те его слова, которые меня когда-то завели, не преминув заметить, что та самая не встававшая на полупальцы гимнастка, на которой он поставил крест, стала не просто сильной спортсменкой, а настоящей звездой, несколько раз выиграв Олимпийские игры. Ну а я, честно говоря, очень благодарна Карасеву за ту жесткость в мой адрес. Его слова долгие годы помогали мне не сдаваться. И я доказала не только Карасеву, но и всему миру, что каждой спортсменке нужно давать шанс, а не выносить ей раньше времени «приговор». Хотя мне тогда было смертельно обидно: ведь многие в том строю, да и в сборной СССР не могли стоять на этих пресловутых полупальцах.