Джессика Лэйхи - Дар неудачи

Мы приводим в этот мир прекрасное, драгоценное дитя и после первых минут блаженства осознаем, что наша новая цель в жизни – защищать это хрупкое человеческое существо. И, если верить нагоняющим страх средствам массовой информации, опасности нас просто-таки окружают. Похитители детей под масками медсестер роддома, микробы, устойчивые к антибиотикам, токсичные химикаты, переносящие болезни насекомые, хулиганы, несправедливые учителя, психопаты, расстреливающие детей в школе… неудивительно, что мы совершенно помешались на безопасности своих детей.

Однако этот страх приводит не просто к гиперопеке – он приводит нас к растерянности и недальновидности, а также к излишней доверчивости тем, кто хочет сыграть на родительских страхах. Легче успокоить себя, защитив детей от всякого риска, нежели притормозить и выяснить, какие из рисков необходимы для развития и эмоционального здоровья. Мы защищаем детей от всякой угрозы, как реальной, так и воображаемой, и, когда вечером накрываем деток одеялом и видим, что день обошелся без царапин, синяков и эмоциональных травм, для нас это доказательство родительского успеха: очередной день прожит не зря.

Мы упиваемся безопасностью наших детей и убеждаем себя, что у нас еще куча времени, чтобы научить их справляться с риском и неудачами. Может быть, я разрешу им самостоятельно идти в школу завтра, но сегодня я собственноручно доставила их туда в целости и сохранности. Может быть, завтра они сделают уроки сами, зато сегодня они хорошо успевают по математике. «Может быть, завтра» продолжается до тех пор, пока им не приходит время вылететь из гнезда, а к тому времени дети уже четко усвоили, что родители всегда готовы спасать их от них самих.

И я виновна не меньше других родителей: сама того не желая, я растягиваю период зависимости своих детей, чтобы присвоить себе их достижения как знак моего родительского успеха. Каждый раз, когда я упаковываю ланч или везу в школу забытое домашнее задание, я получаю осязаемое вознаграждение: подтверждение, что я добросовестная мать. Я люблю – следовательно, забочусь. Я забочусь – следовательно, люблю. Хотя в глубине души я знаю, что детям бы следовало справляться с подобными вещами самостоятельно, мне приносят удовлетворение эти маленькие демонстрации глубокой, безусловной любви. Я успокаиваю себя, бесконечно растягивая их детство – на долгие годы, так, чтобы неизбежный его конец оставался за горизонтом. У них впереди вся жизнь, когда они будут паковать себе обед и помнить о своих портфелях, а у меня – лишь короткий отрезок времени, пока я могу делать все это за них.

У психиатров есть специальный термин для такого поведения. Оно называется слияние. Это нездоровое состояние симбиоза, оно порождает несчастных, вечно обиженных родителей и не вылетевших из гнезда детей, которые, закончив колледж, возвращаются жить в родительский дом. В 2012 году 36 % молодежи в возрасте от 18 до 31 года все еще жили в родительском доме, и, хотя частично это объясняется снижением занятости и повышением среднего возраста вступления в брак, эти цифры – проявление тенденции, наблюдающейся уже несколько десятков лет [2] A Rising Share of Young Adults Live in Their Parents’ Home. 2013. August 14. http://www.pewsocialtrends.org/2013/08/01/a-rising-share-of-young-adults-live-in-their-parents-home/. . Чтобы вырастить здоровых, счастливых детей, которые смогут строить взрослую жизнь отдельно от нас, надо убрать из их жизни наше эго и позволить им испытать гордость собственных достижений и боль собственных поражений.

Также нам пора кончать с гонкой за успехом, мы уже умудрились довести себя до постоянного стресса и паранойи. Наши записи в Facebook и беседы во время футбольного матча – сплошные байки об учебных достижениях и спортивной славе наших детей, от этого хвастовства так и разит пассивной агрессией. Дети растут, и мы начинаем говорить о том, как объездили всю страну в поисках подходящего университета, о репетиторах, готовящих детей к госэкзаменам, потому что… разве вы не слышали? В новостях сказали, что сегодняшний диплом университета приравнивается к прежнему школьному аттестату… а чтобы получить этот диплом, детям придется преодолеть массу препятствий, которых у нас не было, потому что колледжи стали дороже и разборчивее… и больше нет таких, после которых точно найдешь работу… а поскольку экономика катится в пропасть, то, когда дети выйдут из того университета, который соблаговолит их взять, им, может, придется работать в баре за минимальную зарплату, чтобы платить за койку в квартире с шестнадцатью своими приятелями.

Пора остановиться и сделать очень глубокий вдох. Ученые обнаружили, что эта болезнь – «Феномен родителей под давлением» – весьма заразна. Даже попытавшись привиться от нее заранее, я все равно пала ее жертвой и не смогла стать такой матерью, которой хотела. Я стою над ребенком, делающим уроки, и по мере того, как приближается поступление в университет, делаюсь все более одержима его средним баллом. Как будто бы лучшие мои порывы придушены, а я сама подсела на иглу: если я не буду давить на детей, чтобы они больше успевали, больше из себя представляли, они потерпят поражение, а значит (вот он, неизбежный вывод), и я в качестве их матери тоже потерплю поражение.

В особо мрачные моменты я пыталась искать виноватых в своей судьбе и успешно нашла целое стадо козлов отпущения. Тут и реакция на «расслабленное» воспитание пятидесятых и шестидесятых, и воспитание на основе привязанности, которое мы применяли, когда дети были младенцами, и чувство вины в связи с неудавшимися попытками найти неуловимое равновесие между работой и семьей. Похоже, у нас больше нет золотой середины, островка безопасности: или все, или ничего.

Маятник воспитания качается взад-вперед, поэтому в том, что сейчас он находится в фазе гиперопеки, на самом деле никто не виноват. Таков цикл действия и противодействия, который составляет историю нашего вида. В начале XX века родителям велели вообще не дотрагиваться до своих детей, чтобы не избаловать, но к девяностым годам нас учили спать, есть, мыться, отправлять естественные надобности и дышать, ни на миг не расставаясь со своими «кенгурятами». Очевидно, что маятник находился в своей разумной, средней зоне где-то между 1970 и 1980 годами, и я бесконечно благодарна за то, что мне выпало играть в его тени, когда он проходил срединную точку. Однако золотой век равновесия пролетел чересчур быстро, и маятник пошел вверх – к тому месту, где мы находимся сегодня.

Если вы выросли в 1970-х, возможно, вы сами были «ребенком с ключом на шее», у которого оба родителя работали вне дома [3] Judith Warner. Perfect Madness: Motherhood in the Age of Anxiety. New York: Penguin Books, 2006. P. 138. . В то время как для некоторых из нас этот образ окутан романтическим ореолом детства, другие печалятся о недостатке присмотра и чуть ли не заброшенности в свои нежные годы и пытаются дать детям то, что недодали им самим – и вот, стремясь компенсировать то, чего недополучили, мы стараемся быть вездесущими, всегда готовыми помочь, напомнить, выручить. В итоге некоторые родители – по большей части женщины – оставили офисы и осели дома, полные решимости осознанно заниматься детьми «на полную ставку». Зачастую матери окунались в «воспитание на полную ставку», вооруженные навыками, которые они почерпнули в университете и в бизнесе, и тут уж мало не казалось никому. Насколько серьезно можно заниматься воспитанием? Добиться, чтобы дети поступили в университет из Лиги плюща, сделать из них партнеров юридической фирмы на Уолл-стрит – все это было лишь вопросом организации, целеустремленности и тщательного распоряжения академическими и внешкольными ресурсами.