Уилл Гомперц - Думай как художник, или Как сделать жизнь более креативной, не отрезая себе ухо

Рембрандт выбирался из творческого тупика способом, о котором еще за год или два до этого не мог и помыслить. Оставшиеся годы жизни он посвятит исследованию одной темы – ранимости человеческой души, будет писать картины на религиозные сюжеты и изготавливать гравюры. Но наиболее полное воплощение гнетущая его боль и внутреннее достоинство найдут в пятнадцати автопортретах, созданных в два последние десятилетия жизни.

Поразителен «Автопортрет» (1669), на котором мы видим Рембрандта таким, каким он сам видел себя за несколько месяцев до смерти. На лице художника лежит печать смирения. К утратам, понесенным в середине жизненного пути, – банкротству и кончине любимой жены – добавилось самое горькое из всех несчастий – смерть сына Титуса. Но вглядимся в портрет чуть внимательнее. Вьющиеся седые волосы, слезящиеся глаза, нос картошкой… Но уголки губ как будто чуть подрагивают, словно в попытке улыбнуться. Возможно, художник храбрится? Или дает нам понять, что последняя глава его жизненной повести не так уж и печальна? Он дождался появления на свет внучки, о которой мечтал…

Рембрандт ван Рейн. Автопортрет, 1669

Рембрандт трудился до последнего часа, не давая себе передышки. На последнем автопортрете мы видим художника, который по-прежнему готов пробовать новое, рисковать, подвергать себя самому строгому суду и открыто заявлять о результатах своих поисков. Он превратил самоанализ в форму искусства, а жанр автопортрета – в эмоциональное и философское осмысление человеческой природы.

Постоянно приходится прыгать с утесов и отращивать крылья уже в полете.

Ничего подобного не случилось бы, если бы Рембрандт писал холодные и бесстрастные картины. Но его подстегивало представление о себе; именно оно побуждает человека создавать нечто незаурядное, выдающееся. Если мы хотим, чтобы люди услышали или увидели то, что мы им предлагаем, мы должны иметь собственную точку зрения и точно знать, что мы хотим сказать миру.

Но как быть людям, о которых никто не слышал и которых никто не видел – ни их самих, ни их изображений? Они невидимки? Да, невидимки, утверждает американский художник Керри Джеймс Маршалл. Такова его точка зрения.

Маршалл – чернокожий. Он открыл для себя мир западного искусства, который оказался миром белого человека. Маршалл не просто испытал дискомфорт – у него возникло ощущение, что его вообще не существует. В юности, студентом Колледжа искусств и дизайна Отиса в Лос-Анджелесе, Джеймс Маршалл любил бродить по художественным музеям и галереям, где его все чаще посещало чувство отчужденности. Он убедился, что за всю историю западной живописи в ней почти нет чернокожих персонажей, а известных чернокожих художников просто нет.

Еще до посещения галерей Маршалл искал сюжет своей будущей картины. Он не очень четко представлял себе, что именно должен сообщить миру – если вообще что-то ему должен. И вдруг он все понял. Питер Дойг черпал вдохновение в физических пространствах, Рембрандт – в личных переживаниях. Маршалл нашел его в расовой политике.

По окончании учебы он, не теряя времени, снял мастерскую и принялся за работу. Его замысел был прост: он хотел ввести образ чернокожего в западный канон живописи. Всю жизнь Маршалла учили разбираться в живописи белых художников, писавших белых людей; почему бы не познакомить мир с чернокожими?

Питер Дойг черпал вдохновение в физических пространствах, Рембрандт – в личных переживаниях, Маршалл нашел его в расовой политике.

Маршалл знал, что сделать это будет нелегко. Он вырос на Юге США и в конце 1950-х – начале 1960-х годов своими глазами наблюдал культурную маргинализацию черного населения. В 1963 году его родители перебрались в Лос-Анджелес и поселились в том самом районе, где года два спустя вспыхнуло печально известное восстание в Уоттсе.

Мир искусства не спешил признавать и принимать в свои ряды деятелей с другим, кроме белого, цветом кожи, принадлежащих к другой, кроме западной, культуре. Прошло полвека, прежде чем в Голливуде решились снять фильм о жизни Мартина Лютера Кинга-младшего и в 2014 году наконец выпустили «Сельму». Британский актер Дэвид Ойелоуо, сыгравший в фильме роль Кинга, говорил мне, что, по его мнению, без подтасовки фактов там не обошлось.

С этим Маршалл, убежденный борец за представительство чернокожих в западном искусстве, смириться не мог – и не мирится по сей день. Тем не менее он принял эту игру и даже добился в ней успеха. Престижный Музей искусств округа Лос-Анджелес LACMA первым из крупных американских музеев купил одну из его картин: это групповой портрет De Style’ (1993). Название отсылает нас к зародившемуся в начале ХХ века направлению абстрактного искусства, активное участие в котором принимал Пит Мондриан, хотя в картине Маршалла нет и намека на абстракционизм.

Керри Джеймс Маршалл. De Style’, 1993

Перед нами афроамериканская парикмахерская, в ней четыре клиента и парикмахер. Все чернокожие. Вокруг множество деталей афроамериканской культуры. Горизонтальные и вертикальные линии, как и цветовая палитра, перекликаются с модернистской эстетикой Мондриана; в основном автор пользуется базовыми цветами, которые так любил великий нидерландец.

Мы же не роботы. Жизнь гораздо увлекательнее, когда у тебя есть свое мнение.

Вы, возможно, подумаете, что Маршалл стремился вписать свою работу в канон западного модернистского искусства. Отчасти это так и есть, но свою главную цель он видел иной: добиться, чтобы его произведения встали в один ряд с творениями великих мастеров живописи. Благодаря De Style’ он действительно вошел в историю европейского модернизма, в котором доминируют белые мужчины из стран Запада.

Мне, однако, представляется, что картину Маршалла, какой бы современной она ни была, вполне можно повесить рядом с «Ночным дозором». Внешние признаки сходства двух полотен еле уловимы. К примеру, у Рембрандта из темноты заднего плана на светлый передний план выступают белые фигуры, а Маршалл подчеркнуто меняет цветовую гамму на противоположную: у него черные фигуры на белом фоне приближаются к затемненному переднему плану.

Рембрандт ван Рейн. Ночной дозор, 1642

Это полотно свидетельствует об остроумии чернокожего американского художника, которое и помогло ему стать заметной фигурой в мире искусства. Однажды, зайдя в его чикагскую мастерскую, я увидел множество колоритных картин, навеянных произведениями мастеров прошлого – от Веласкеса до Мане, – причем все сюжеты связаны с современной Америкой, а их персонажи исключительно чернокожие. Спустя полгода эти картины уже были выставлены в галерее, расположенной в престижном лондонском районе Мейфэр и принадлежащей его знакомому торговцу произведениями искусства. Все полотна были проданы за хорошие деньги; некоторые, подозреваю, ушли в те самые музеи, куда в свое время регулярно ходил Маршалл, не находя там ничего, похожего на привычный ему мир.