Гавриил Кротов - Мы будем вместе. Письма с той войны

Высылаю тебе справку не для похвальбы или других целей, а как память. (Муся, могу ведь я гордиться наградами? Ты ведь не будешь отпускать сарказмы по этому вопросу.)

Числа 20-го жду ответа от Ткаченко, а в мае я должен иметь под ногами почву. Тогда я буду мечтать об организации быта: работа, книги, обстановка, быт и моя, моя, безгранично моя Муся – вот предел и начало новой эры.

Эх, Муся, я уверен, что смогу создать жизнь, которой ты осталась бы довольна.

Но покамест (опять «но») это – мечты.

На пути к их осуществлению много больших и сильных препятствий. Меня радует только то, что ты полюбила меня просто так не за звание, красоту, положение – это даёт мне возможность верить в своё счастье. Да, Муся?

Моя нежная, ласковая Муся, ты не представляешь, как сильно твоё влияние на меня. Хотя мне тоже «кое-что» не совсем нравится.

Я представляю нашу жизнь, насыщенную трудом, красотой и счастьем.

Остального написать не могу. Для этого нужно быть вместе. Твой Ганя

Хочется продолжить беседу, так как завтра я на три дня буду лишён этой возможности. Я отвечу на твой вопрос: «Можно ли любить двух?» Конечно, можно. Но должна существовать какая-то степень.

Я не знаю степени силы твоей прежней любви, но вижу, что ты не шутишь со мной. Ведь я сам просил не называть Ганей, не употреблять слишком нежных эпитетов, но ты отдала мне свои чувства вопреки всему: семье, ему и даже самой себе.

Значит, это было сильней. Значит, невозможно делить эти чувства.

Может, я ошибаюсь.

Муся, к чему эти муки? Ждать. Делай запросы сейчас, и тебе ответят, где бы он ни был. Но если он сохранил жизнь за счёт других где-либо в тылу врага и ты ему вернёшь свои чувства, то значит, они ОЧЕНЬ сильны. Это будет легче для меня, так как сожаления у меня не будет, а только лёгкое презрение. Ревновать я могу только к человеку.

Грубо, но правда.

Если же ты найдёшь его искалеченным боевой жизнью, я пожелаю вам счастья, мне будет очень больно, что я потерял свою звёздочку, держав её в руках.

Мой совет – сделать запрос. Это решит твои сомнения.

Раз ты любишь его, значит, он очень хороший человек.

Но тогда сообщи мне.

Вот моя правда, и поверь, что неправды я тебе никогда не напишу.

Но ты должна помнить одно – что ты для меня одна.

Жду писем и того, что ты хотела написать по секрету.

Не сердись на своего глупого Ганюшку-дурачка, он слишком счастлив.

P.S. Не знаю названия органа, который даёт справки об убитых, пропавших без вести, раненых и т. п. Но в Москве есть справочное бюро, может это уточнить тебе.

Получил твоё письмо. Знаешь, Муся, как больно было его читать. Я написал ответ, но прочёл, положил и… порвал. Слишком резко было написано, а мне не хочется обижать свою ласточку. (А ведь ты правда похожа на чёрную ласточку с белой грудкой.) Много думал, буря мыслей улеглась, всё же отвечу прямо, но правдиво.

Милая Муся, как не стыдно тебе обижать своего медведя. Ты пишешь: «Я не могу быть тебе настоящей женой… Сначала ты, конечно, не будешь обращать на это внимание, но когда пройдёт ослепление…». Муся, да считаешь ли ты меня за человека? Или думаешь, что я ищу в тебе прачку и кухарку, но зачем тогда ИФЛИ и твои способности? «Оставлю тебя без обеда, так мало утешения найдёшь ты в бровях да в глазах…». За это надо бы надрать тебе ушки. Но я объясню тебе откровенно.

Есть пословица: «О мёртвых говорят только хорошо или совсем не говорят», – но я это говорю с той целью, чтоб ты поняла, что я не новичок в этом деле. На М. я женился, я говорил тебе, не по любви, а ради спокойной жизни. Но она не могла бы заметить этого. Я или помогал ей, или создавал условия, но меня тяготило отсутствие общих интересов: она никогда ничего не читала, не увлекалась идеей работы, её не могли увлечь идеи Макаренко и Калабалина даже тогда, когда я мог держать областную конференцию под своим влиянием и добился входа на педагогический Олимп. Не было друга в работе.

В тебе я увидел того человека, с которым можно было бы идти по пути любой работы. У тебя есть то, что поддерживало бы меня и тебя. Да не только поддерживать, но и тянуть меня вверх, куда стремился я всю жизнь. Но, мне кажется, и я мог бы кое-что дать тебе.

О моих недостатках. Муся, они есть, я их не скрываю, они меня мучают, а это уже не консерватизм. Кроме того, война и контузия тяжело отразились на моей памяти, речи и нервной системе, но 2—3 месяца отдыха среди книг и условий – и это пройдёт. Всё это поправимо. Порукой этому моё желание и настойчивость. Но зато, Муся, ты не увидишь от меня ни подлости, ни обиды.

Милая Муся, твоё письмо причинило мне столько боли. Да, я груб. Жизнь не баловала меня, но я шёл вперёд. Я достиг малого, но дорогой ценой. Пожалуй, каждый из тех, кто поражает тебя блеском своих знаний, только знает, но эти знания не служат ему практическим пособием для борьбы. Быть может, и бороться-то он не сумеет.

«Когда ты уехал в первый раз, я была уверена, что вся эта история кончилась и дело ограничится письмами. А что – жалко мне письма написать, что ли? Вот и писала…».

Да ещё как писала! Я читал и захлёбывался от счастья, а это, оказывается, была милостыня. Неужели после моей сказки о Ганюшке-дурачке, доверчиво рассказанной тебе, ты могла подумать о такой жестокой шутке? Могу ли я не думать, что это может повториться? Нет, милая Муся, лучше не шути, а скажи прямо. Я не заслужил от тебя такого жестокого удара.

«И хотя я готова согласиться с теми, кто говорит: он тебе не пара…».

Но разве я скрывал это или пытался сгладить впечатление? Нет, это было бы плохо для дальнейшей жизни, а от тебя мне надо всё или ничего.

Муся, милая быстрая ласточка, прости, но мне больно, ой как больно подумать об обмане или ошибке, то есть потере того, что мне так дорого. И если это неизбежно – напиши прямо. Дальше будет тяжелей. А я тебе плохого не сделал. Я не употребил ни капельки силы, я не настаивал, я не мог бы обидеть тебя, и не смогу. Поверь, что так любить тебя способны немногие. Понимаешь ли ты это?

Муся, если ты не хочешь покидать Москвы, то я постараюсь устроить жизнь в Москве, если не вместе, то поблизости к тебе. Я ничего не требую от тебя. Но всей силой души хочу твоей любви. И не буду верить ей, покамест она не будет явной.

Сейчас ты отдала мне всё, неужели это может измениться?

Но всё это, как ты пишешь, было и прошло. Да? Теперь между нами будет только откровенное, правдивое.

Муся, ты хотела написать что-то интимно секретное и, очевидно, важное. Прошу тебя, пиши всё откровенно. Ведь между нами нет ни физических, ни духовных покровов. Ведь мы уже одно целое. Да? Милая моя, помни, что тебя любит твой Ганя всей силой своей души. И было бы грешно обидеть его обманом.