Эми Чуа - Боевой гимн матери-тигрицы

За шесть недель до бат-мицвы я разослала приглашения от имени Лулу. Но я предупредила её: “Если ты не будешь играть “Еврейскую мелодию”, я отменю вечеринку”. (Название отрывка из книг Пророков, которым завершается чтение главы Торы по субботам, в праздники и посты.)

— Ты этого не сделаешь, сказала Лулу презрительно.

— Почему бы тебе не проверить это, Лулу? — подначила я её. — Попробуй выяснить, сделаю я или нет.

Я честно не знала, кто победит на

Новость о том, что у Кэтрин рак, стала ударом для моих родителей. Двое самых сильных людей из всех, кого я знаю, были убиты горем. Моя мать все время плакала, не выходила из дома и не отвечала на звонки друзей. Она даже не разговаривала по телефону с Софией и Лулу. Мой отец продолжал мне звонить и измученным голосом снова и снова спрашивал, есть ли хоть какая-то надежда.

Кэтрин решила пройти лечение в Dana- Farber/Harvard Cancer Center в Бостоне. Мы выяснили, что это была одна из лучших больниц по пересадке костного мозга в стране. Также Гарвард был тем местом, где Кэтрин и её муж Ор учились и занимались, и там ещё жили их знакомые.

Все произошло очень быстро. Всего через три дня после постановки диагноза Кэтрин и Ор заперли свой дом в Стэнфорде и всей семьёй переехали в Бостон (Кэтрин отказывалась даже думать о том, чтобы её дети остались в Калифорнии со своими дедушкой и бабушкой). С помощью наших друзей Гордона и Алексис мы арендовали в Бостоне дом, нашли школу для Джейка и няню для Эллы.

Лейкемия была такой агрессивной, что доктора в Dana-Farber советовали Кэтрин соглашаться на пересадку костного мозга. Другого шанса выжить у неё не было. Но, чтобы пересадка стала возможной, Кэтрин пришлось преодолеть два серьёзных препятствия. Во-первых, пройти через интенсивную химиотерапию и молиться, чтобы её лейкемия закончилась ремиссией. Во-вторых, если бы это произошло, ей должно было повезти в поисках подходящего донора. В каждом из этих испытаний шансы на успех были невелики. Скорее, наоборот, ужасающе малы. И даже если бы все получилось, вероятность того, что костный мозг не будет отторгнут организмом, была ещё меньше.

Прежде чем лечь в больницу, Кэтрин провела два дня в Бостоне. Я была с ней, когда она попрощалась со своими детьми. Она настояла на стирке — две загрузки — и приготовила одежду для Джейка на завтра. Не веря своим глазам, я наблюдала, как аккуратно Кэтрин складывает рубашки сына и разглаживает ползунки и слюнявчики дочери. “Я люблю стирать”, — сказала она мне. Прежде чем выйти из дома, она отдала мне на хранение все свои драгоценности. “На случай если я не вернусь”, — сказала она.

Мы с Ором отвезли Кэтрин в больницу. Пока заполняли бумаги, она продолжала шутить: “Принеси мне хороший парик, Эми. Я всегда хотела красивую стрижку”, — и извиняться за то, что отняла у меня так много времени. Когда мы, наконец, вошли в её палату — по другую сторону занавески лежала с виду умирающая пожилая женщина, которая, очевидно, проходила химиотерапию, — первое, что сделала Кэтрин, это расставила повсюду фотографии членов семьи. Там были Элла крупным планом, трёхлетний Джек и общее фото — вчетвером на теннисном корте. Хотя она то и дело отвлекалась, Кэтрин казалась спокойной и собранной.

Я же, напротив, когда зашли двое интернов — один азиат, а второй нигериец, — преисполнилась негодования и ярости. Все выглядело так, будто они играют в докторов. Интерны не ответили ни на один из наших вопросов, они дважды назвали не тот тип лейкемии, а закончилось все тем, что Кэтрин объясняла им протокол, которому им нужно следовать тем вечером. Я могла думать только одно: интерны? Жизнь моей сестры в руках двух студентов медшколы?

Но сама Кэтрин реагировала совсем по-другому. “Не могу поверить, что, когда я последний раз была в этом здании, я была их ровесницей, — сказала она с лёгкой грустью в голосе, когда студенты вышли. — Мы с Ором тогда только познакомились”.

Первые несколько недель химии прошли гладко. Как мы поняли по случаю с Флоренс, эффект от терапии был накопительным, и первые несколько дней Кэтрин говорила, что чувствует себя замечательно — даже более энергичной, чем ощущала в последние месяцы, поскольку ей регулярно делали переливания крови, чтобы противостоять её анемии. Она писала научные статьи (одна из них была опубликована в Cell, когда Кэтрин лежала в больнице), удалённо управляла лабораторией в Стэнфорде, покупала книги, игрушки и зимнюю одежду для Джейка и Эллы.

Даже начав ощущать эффект от химии, Кэтрин не жаловалась ни на катетер, торчащий из её груди и поставлявший химические вещества прямо в её вены (“Не так уж и плохо, хотя я все ещё не могу на это смотреть”), ни на лихорадочную дрожь, которая внезапно её охватывала, ни на сотни уколов и таблеток, которые ей пришлось вытерпеть. Все это время Кэтрин посылала мне забавные письма, над которыми я периодически смеялась вслух. “Ура! — написала она однажды. — Меня начинает ТОШНИТЬ. Химия работает... все согласно плану”. В другой раз: “Не могу дождаться утреннего визита лаборанта. Вот до чего я дошла”. Лаборант брал у Кэтрин кровь на анализ и рассказывал ей о её показателях. И: “Снова могу пить жидкости. Собираюсь попробовать куриный бульон. Вкуснятина!”

Я пришла к выводу, что, если я не получала никаких вестей от Кэтрин, если она не отвечала на мои звонки и письма, значит, она либо тяжело болела, покрытая сыпью (аллергическая реакция на переливание тромбоцитов, что случалось регулярно), либо была оглушена обезболивающими, притуплявшими новую ужасную боль. Однако новости она неизменно сообщала с лёгким сердцем. На моё ежедневное “как прошла ночь?” она отвечала: “Ты не хочешь знать”, “Не так плохо, но и не совсем хорошо” или “Увы, снова температура”.

Я также поняла кое-что ещё, ради своих детей Кэтрин была полна решимости жить. Повзрослев, она стала самой целеустремлённой из нас, самой сосредоточенной. Теперь же каждая частица её разума была направлена на борьбу с лейкемией. Выученная на врача, она полностью контролировала свою болезнь, дважды перепроверяя дозировку, читая цитогенетические отчёты, изучая в интернете результаты клинических испытаний. Она любила своих врачей — ей хватало медицинских знаний, чтобы ценить их опыт, проницательность и трезвость суждений, — а они любили её. Так же как сестры и молодые интерны. Однажды студент-медик на ротации узнал её — доктор Кэтрин Чуа из Стэнфорда, автор двух научных работ, опубликованных в престижном журнале Nature, — и с трепетом попросил её профессионального совета. Между тем, чтобы оставаться в форме, Кэтрин ежедневно заставляла себя гулять по двадцать минут и бродила по четвёртому отделению, к которому была приписана.