Андрей Тарасов - Между нами мужчинами

"Не материальное благосостояние для Гаврилова главное. Для него самоценен труд..." Из чего ото видно? Все перечисленные автором художества инженера относятся к числу только весьма прибыльных. Только!

Корзиночки, сумочки из мешковины... Ничего зазорного я не вижу в таком уклоне. Любой труд достоин уважения. Но чем, почему эти пустячки способствовали "полнокровности духовной жизни", "страстной увлеченности" в большей мере, чем, допустим,. расчет нагрузок на двухтавровую балку?

Увы, как ни старается Н, Медведева одухотворить "исконно мужские черты характера" Гаврилоза: деловитость, настойчивость, смелость, хозяйственность, - нужного впечатления это на нас не производит. Успех его остается измеренным только кубатурой квартиры, ценой дачи, количеством пластинок и наличием автомашины. И это при самом доброжелательном толковании той суммы фактов и деталей, которые приведены в двух письмах Н. Медведевой. Удивляться этому не приходится. Мужчина, не способный хотя бы элементарно организовать, обеспечить, благоустроить свою жизнь и жизнь своих близких, недостоин уважения. Но если он умеет только это, то перед нами тоже не совсем мужчина. Вполне обоснованно писал Н. Г. Чернышевский"Без приобретения привычки к самобытному участию в гражданских делах, без приобретения чувств гражданина ребенок мужского пола, вырастая, делается существом мужеского пола средних, а потом пожилых лет, но мужчиною он не становится".

Однако не слишком ли жесткие требования предъявляем мы бедному (не в прямом смысле этого слова, разумеется) инженеру Гаврилову? Ведь даже в возможности добиться, чтобы его работа на производстве обрела творческий характер, мы выразили сомнение. Но и Чернышевский не требует, чтобы мужчины для подтверждения своего права носить усы и брюки вставали как минимум во главе крестьянского восстания. Он толкует только о привычке к участию в гражданских делах, о приобретении чувств гражданина. Ведь не уровень образования, не характер работы, не особенности вкуса мы имеем в виду, называя человека обывателем, а именно его отстраненность от жизни общества, болей и радостей человечества, отсутствие гражданских чувств.

Но на каком же основании, с этих позиций подходя, мы прославляли чуть выше залыгинского Устинова как настоящего мужчину? Он ведь и к идее кооперирования относился с недоверием, и к лозунгам срочного вооружения крестьян подходил осторожно... Тоже вроде бы из тех, кто, говоря словами Маяковского, "глазом упирается в свое корыто".

Ни в коем случае! Этот не очень грамотный мужик "с любопытствующим хохолком на макушке" удивительно любознателен и широк в своих интересах. Все ему надо было знать: и как теодолит устроен, и какие общие законы мирозданием управляют, и как людям сообща по правде жить научиться. Рассуждения его о мироздании, о правде, справедливости, смысле жизни на редкость интересны и убедительны, хотя он нигде не выходит из своей роли, роли "простого" грамотного мужика-книгочея. И первым поднимать оружие против Колчака он не хотел вовсе не по причине неразвитости гражданских чувств. Наоборот - из-за их сильной развитости. Знал он о губительности братоубийственной войны и принципиально не хотел брать грех за ее развязывание на свою душу. Зато, когда такие, как Устинов, поняли, что с "колчаками" мирно не договориться, когда их вынудили взяться за оружие, дни Колчака были сочтены.

В описываемый Залыгиным период жизни масштаб хозяйской деятельности Николая Устинова, правда, не выходит за пределы его домашнего "государства" и сельских мирских проблем, но ведь, не научившись быть хозяином в этом масштабе, и хозяином в масштабе государства стать невозможно. А потенциал у Устинова очень велик. Он не хозяйчик, а хозяин, он не замкнут на чисто сегодняшних заботах - ему все хочется знать, все интересно, он и за мир в целом тоже считает себя ответственным. Он ничуть не Гаврилов!

Можно сказать: эпоха тогда была другая - революционная, напряженная, экстремальная. А что в наше время - время глобальных массовых процессов может один человек? Разумно ли требовать от кого-то сочувствия бедам человечества, которым нет числа, если от него при этом почти ничего не зависит? Не лучше ли оставаться ему обывателем, чем бесплодно гоняться за неуловимыми "синими птицами", терзать себя впустую болями века?

Дело вкуса. Мне лично ближе позиция, выраженная в "Идиоте" Достоевского: "Лучше быть несчастным и знать, чем быть счастливым и жить в дураках".

В принципе, наверное, это и для женщин лучше, но уж мужчинам-то "жить в дураках" вовсе не к лицу.

Как бы ни старался обыватель, от жизни ему не укрыться. Настигнет, ворвется в мирок, огороженный забором равнодушия, и накажет. Бессмысленностью жизни, скудостью радостей, бунтом или аморальностью детей, даже болезнями, преждевременной старостью и смертью. "Медицинский факт!" - как сказал бы по этому поводу Остап Бендер. С неоспоримостью зафиксировано, что переход на "заслуженный отдых", как правило, не укрепляет здоровье, а совсем наоборот. Ученые объясняют это возникающим ощущением своей ненужности, социальной непродуктивности, которое программирует физиологические механизмы организма на быструю самоликвидацию. Здесь уместно еще раз вспомнить опыт блокадного Ленинграда. В "Блокадной книге" А. Адамович и Д. Гранин подчеркивали, что вопреки вполне научным вроде бы представлениям, будто лежащий неподвижно человек теряет меньше калорий, опыт этот показал: "Те, кто спасал, те, кто за когото беспокоился, кому-то помогал, вызволял и кого-то тащил, те, на ком лежала ответственность, кто из последних сил выполнял свой долг работал, ухаживал за больными, за родными, - те, как ни странно, выживали чаще".

А вот еще одно очень интересное свидетельство благотворности активной гражданственности для сохранения жизненной силы, бодрости, здоровья. Коренной москвич Н. Д. Свербеев, уехав на службу в Иркутск, пишет оттуда в 1851 году Чаадаеву о своих встречах со ссыльными декабристами в далеком Ялуторовске: "Я провел здесь целую неделю, и, конечно, это время не забудется мною никогда. Увидеть людей, о которых знал только понаслышке, о которых судил, следовательно, не так как следовало, сблизиться с ними для молодого человека, начинающего жить, есть, конечно, дело великой радости! Но еще более радует то, что все, этими людьми перенесенное, не убило в них той жизненности, которой нет в большей части людей, проводящих свое существование под благоприятными обстоятельствами".

Двадцать пять лет, прошедших на каторжных рудниках и на поселении в суровых условиях Восточной Сибири, в тяжких трудах, лишениях, униженности, и оказывается: люди, прошедшие через этот ад, куда более здоровы телом и духом, чем те, что жили в тепле и благополучии, но без высокой цели, без веры в светлые идеалы, без отстаивания этих идеалов в жизни.