Андрей Тарасов - Между нами мужчинами

- Вы осудили на семинарах и экзаменах идеалистов. При том вполне правильно, - говорил я. - Но объясните, как понять идеалистический тезис: "Дух первичен - материя вторична"?

Увы, мои студенты осуждали идеалистов, даже не попытавшись понять, что они, идеалисты, доказывали.

От кибернетиков, горячо уверяющих, что компьютер вот-вот обретет сознание, мне ни разу пока не удалось услышать философски грамотного растолкования, что же такое сознание. У дипломированных физиков я многократно и с тем же успехом добивался ответа на вопрос: что именно с физической точки зрения может течь то быстрее, то медленнее согласно теории относительности Эйнштейна, то есть что он понимал под временем?

Примеры можно приводить и приводить. Мы живем в потрясающе сложном и удивительно интересном тире, но мы, увы, как сказал поэт "ленивы и не любопытны". Как устроена вселенная, в которой мы ведем свои споры о том, что такое "настоящий мужчина"? Она "бесконечна"? А что это значит? В любую сторону сколько ни лети, звездам и галактикам конца нет? Но ведь высчитано: когда-то наша Вселенная представляла только точку - "точку сингулярности". Потом произошел взрыв, образовались звезды, галактики, планеты, которые и разлетаются. Но раз был конкретный временной миг взрыва, значит, и у разлетающихся галактик есть граница, пусть и расширяющаяся... И потом, как вся эта вселенная помещалась в "точке"?.. А возможно ли реальное существование четырех-, пяти- и более мерного пространств, сквозь которые наша трехмерная вселенная проходит, не подозревая об этом?..

А откуда взялись мы, славяне? Почитайте древних историков - не было ведь в их времена славян! Потом "вдруг" появились, откуда? Где они и кто они были тогда, когда их не было? Разве не интересно?

Задумывался ли ты, читатель, над такого рода (непрактическими) вопросами? Боюсь, что тебе на это не всегда хватало времени. А жаль.

В разговорах с молодежью о научной фантастике я каждый раз задаю серию вопросов, начинающихся со слов "А может ли быть на самом деле..." Большинство старшеклассников (подавляющее) убеждено в том, что машину времени когда-нибудь изобретут, что летать со сверхсветовой скоростью люди научатся, что разумное существо типа мыслящего океана из "Соляриса" Лема в принципе возможно... А ведь все они при этом учили физику и историю, все слышали, что для нашей вселенной скорость света является предельной, что время необратимо, что мышление - итог длительного естественного отбора и общественного развития...

- А в ФРГ появился человек, который только взглянет на вилку, и вилка пополам!..

- В Болгарии живет женщина, которая может сказать точно дату и причину вашей смерти...

- Во Франции есть грот с исто- иком, стоит Ьольному выкупаться в той воде, как...

Право, жалкое впечатление производит молодой человек, который сегодня ни в бога, ни в черта не верит, рушит кресты на шедеврах зодчества, а завтра верит в любую чертовщину и рвется поцеловать немытую длань какого-нибудь доморощенного пророка. Жалкое зрелище представляет человек, со значительным видом рассуждающий о модных таинствах буддизма или о философских откровениях йогов, не дав себе труда ознакомиться с азами более рациональной и близкой ему по духу европейской философии.

Любому грамотному человеку не к лицу невежество, незнание основ наук, лежащих за пределами профессиональных интересов, неумение самостоятельно рассуждать и оценивать всякого рода слухи, сенсации, чудеса... Но особенно не к лицу это, думается нам, мужчинам.

Столь же решительно хочется отстаивать и особые права сильного пола на благородство. В общем-то, если под благородством понимать возвышенность, величие души, спокойную простоту подлинного (душевного!) аристократизма, то нельзя не признать, что есть ситуации, где соревноваться в благородстве с женщинами - дело заведомо безнадежное. Для подтверждения можно вспомнить хотя бы историю дочери русского генерала, юной баронессы Юлии Вревской, погибшей во время освободительной для наших болгарских братьев русско-турецкой войны в 1878 году. Вот отзыв известного болгарского общественного деятеля, ученого и революционера Стояна Заимова об этой аристократке:

"Молодая и красивая баронесса жила большей частью в Париже, в близкой дружбе с великим французским писателем Виктором Гюго и великим русским поэтом-беллетристом Тургеневым. В их обществе она была самым милым и избалованным ребенком, всегда осыпанным их отцовскими ласками. В высших петербургских кругах благодаря своей красоте и уму она занимала первое место. Все толпились вокруг нее, чтобы полюбоваться ее красотой, молодостью, остроумием.

В Париже она узнает об объявлении освободительной войны. Немедленно оставляет шумную парижскую жизнь и теплую и дорогую ей среду великих поэтов, возвращается в Петербург и на свои собственные средства организует свой добровольческий санитарный отряд из сестер милосердия, врачей, фельдшеров..."

Изо дня в день юная баронесса делила вместе с другими сестрами милосердия смертельные опасности (забираясь в самое пекло, во фронтовые походные лазареты), тяжелейшие невзгоды и каторжный труд. Вот для наглядности несколько выдержек из ее писем: "Нас было всего три сестры, другие не поспели. Раненых в этот день на разных пунктах было 600 с убитыми, раны все почти тяжелые, и многие из них уже умерли; победа осталась за нами, как ты знаешь, и к нам привезли много раненых турок, и нам же их приходилось перевязывать. У иных по 11 ран. Я так усердствовала в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях..."

"На меня напала хандра и апатия, и хотя тут в материальном отношении много невзгод, но я не двигаюсь с места, живу в крошечной болгарской комнате, которая ночью бывает страшно холодна, утром встаю в 7 ч. 30 м., набираю снегу в умывальники у нас же на дворе и начинаю свой туалет. Затем выпиваю стакан красного легкого вина болгарского (очень кислого, но другого нет) и ем сухарь. Затем убираю свою комнату, мету ее и пр., и отправляюсь к 9 час. в зимник, т. е. в сарай, в котором лежат раненые, которые далеко от меня. Начинаю перевязывать ампутированных, которые очень умирают, и остаюсь у больных до 12 час. В 3 иду обедать к сестрам, за обед плачу, так как я в отпуске...

После обеда идем опять к больным. В 7 час. я беру работу, большей частью кисеты для солдат, и провожу вечер опять-таки у сестер... К раненым я очень привязана..."

Смерть Юлии Вревской описана в одном из стихотворений в прозе Тургеневым: "На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный госпиталь, в разоренной болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа..."