Галина Николаева - Записки мудрой стервы

Одна моя подруга – красавица и умница, отличная хозяйка и, кроме того, «сексуальный объект» для многих представителей противоположного пола. И что же? С утра до ночи она пребывала в заботах о здоровье и благополучии своего супруга. Однажды мне пришлось присутствовать при семейной сцене, когда разгневанный (в семье это состояние супруга называлось: «Сереженька перенервничал на работе!») муж швырнул ей в лицо недостаточно хорошо выглаженную сорочку.

Это длилось до тех пор, пока наш общий знакомый, совершенно не понимая, какую революцию знаменует, сказал подруге: «С твоей внешностью и характером любую дверь можно открывать пинком ноги!» Первые ростки уверенности в себе вскоре дали цветочки, а потом появились и плоды… Видели бы вы эту скромницу сейчас! «Кофе в постель» – самая банальная из всех обязанностей, которые Сережа с удовольствием выполняет для самой ненаглядной, самой желанной и драгоценной супруги.

А помните чеховскую «Анну на шее»? Полностью уверовав в свою исключительность на первом же балу, робкая бесприданница со стервозной элегантностью говорила поутру своему старому, но богатому мужу: «Подите прочь, болван!» И он таки пошел… Потому что велика сила женской уверенности в себе. Но как обрести эту силу? И нужно ли идти к ней через уловки и ухищрения?

Есть в этой категории стервозности что-то нарочитое, некий элемент игры, неискренности, корысти. По-моему, все должно быть естественно…

…Она заходит в зал, идет прямо на середину, где уже собрались танцующие. На ее плечи накинут чей-то пиджак. Она входит в круг и легким движением сбрасывает пиджак прямо на пол. Она даже не оглядывается – знает, что поднимать его кинутся, по меньшей мере, четверо… И сочтут это за честь. Причем ее благосклонность достанется тому, кто остался стоять на месте.

«Если я скажу вам, что люблю вас, – не верьте мне, хотя я говорю правду!» – произносит она, и поди-ка разберись! Она способна до самой старости держать мужчин в напряжении. И не только мужчин. Одним своим видом и поведением она заставляет подруг подтянуть животик, посмотреть новый спектакль и не опускать глаза перед сильными мира сего.

…Ее обожает сын (или дочь), потому что она считает, что ее ребенок всегда прав, и не хватается за ремень при первом же учительском замечании в дневнике. Она вообще из тех, кто способен выцарапать глаза любому, кто косо посмотрит на то, что она любит.

Ее молчание красноречивее слов. А слово – бесценнее! Потому что она умеет ввернуть его вовремя.

Ее опасно обижать, ведь сама природа восстает против этого и рано или поздно захлестывает обидчика с головой.

Она ведьма и ангел в одном лице. С равным достоинством она принимает охапку полевых цветов от бедного, но любимого трубадура и бриллиант в тридцать каратов от короля. Но ни тот, ни другой не могут похвастаться полной властью над ней. «Ах, какая женщина!» – это о ней. «Ну и стерва!» – это тоже о ней. Главное, что оба восклицания произносятся с восторгом.

Пожалуй, это то, что надо. Но, чтобы стать такой, совершенно не обязательно начинать с ехидных сплетен на лавочке в кругу соседок или учиться манипулировать мужчинами, как Наоми Кемпбелл.

В конце концов, любая Настоящая Женщина – немножко стерва. А может, и не немножко, но обязательно – высшего класса!

Итак, поехали. Утром я решительно набрала номер телефона своей обидчицы. Голос у нее был жалкий и простуженный. «Я всю ночь глаз не сомкнула, – пожаловалась она. – Все думала, что вы были правы. Хотите, приезжайте ко мне сегодня – у меня блинчики с вишнями… Заодно и поболтаем, решим все проблемы за чашечкой чая…» И мой хищно-кошачий настрой моментально улетучился: нормальная тетка оказалась! Хотя, конечно, и стерва…

Господин С. отозвался сам и был настолько трогателен, что разыгрывать перед ним сцену из мыльной оперы было бы, по меньшей мере, глупо. Он пришел на встречу с замечательным букетом алых роз. «Я вообще-то предпочитаю желтые…» – невзначай заметила я. И он пошел покупать желтые. «Ах, какая женщина!» – сказал он, протягивая новый букет. Но в его взгляде ясно читалось кое-что еще…

У меня есть мой любимый человек, мой самый дорогой, мой самый важный, он всегда во мне, и имя его растворилось в моей крови. Я вижу его перед собой почти всегда, потому что его фотография стоит на моем рабочем столе рядом с первой фотографией моей дочери уже несколько лет. Еще в моей жизни был и остается сейчас на уровне телефонного общения тот, кого я невероятно, дико, страстно, необузданно любила, из-за кого плевать хотела на собственную репутацию и катящуюся под откос карьеру и от кого родила дочь. Еще, как уже говорила, десять лет в моей жизни присутствует мой муж. Эти трое – разные люди, это не одно и то же лицо. О юноше-химике, теперешнем моем любовнике, звонков которого я с нетерпением жду и который копается в Интернете, отыскивая для меня нужные мне книги, предварительно уложив меня вздремнуть на полчасика на диван, я не говорю. Он прекрасен, он украшает мою жизнь своим чудным телом и своим искренним обожанием моей скромной персоны, и еще тем, что осознает, хотя и с некоторой печалью, что в его жизни я останусь… ну если и не эпизодом, то человеком, о котором, наверное, он будет думать с таким же неизменным ровным теплом и заботой, как я о моем дорогом Саше, человеке, чья фотография стоит сейчас передо мной.

Я очень хорошо помню, как мы встретились впервые. Это произошло за две недели до моей свадьбы. Схематически-образно это как раз тот случай, когда он входит в гостиную, она видит его, в забытьи поднимается с кресла, делает шаг к нему, протягивает руки, на глаза ее опускается пелена, и она идет, спотыкаясь и падая, идет, обливаясь счастливыми слезами, за ним на край земли, и будет идти, пока не рухнет в пропасть, с ним или без него.

Я не хотела в пропасть. Тем более, побрести за ним мне никто бы не позволил. И вообще, через три месяца после этого волшебного знакомства его на пять лет посадили в тюрьму за ограбление банка. Сейчас он – советник по идеологии одной нашей политической партии. И я поражаюсь тому, что, оказывается, ни на миллионную долю не стала любить его меньше. Более того, иногда мне кажется, что когда-нибудь он ответит мне не хорошим сексом, который, впрочем, для него не является особенной ценностью, а тем, что покажется ему отдаленно напоминающим любовь. Мы уже семь лет друг другу «кто-то», и я вижу, как теплеют его электронные письма…

Однажды муж во время разговора на повышенных тонах стал утверждать, что он не может постичь разницы между моими возлюбленными, это был один-единственный раз, когда он возмутился фактом всепроникновения образа Александра в мою повседневную жизнь. Впрочем, с моим мужем, тоже, кстати, Александром, у них вполне приятельственные отношения, замешанные на добрых воспоминаниях о встречах в той самой досвадебной моей жизни, и, встречаясь, хотя это и происходит раз в двести лет, они потягивают коньяк на нашей кухне и говорят о политике. Да, мой муж тогда сказал, что он не понимает разницы, «потому что ты и о Яше (отце моего ребенка) говорила то же скупое «Я его люблю», как теперь говоришь о Саше». Помню, я закурила и сказала, что отец моего ребенка, Яша – это было то, что называется любовь в чистом виде, любовь, освободившая меня от необходимости ходить на работу, с которой меня чуть было не попросили, встречаться с подругами, которые посчитали, что мне пора в клинику, общаться с родителями и мыть посуду… от необходимости быть самой собой, просто существовать как человек с именем и фамилией. Это продолжалось три года и поэтому, наверное, я и ушла, взяв от этого человека лучшее, что он мог мне дать – моего ребенка. А Саша… Саша – это жизнь. Это просто жизнь, та самая ее внутренняя основа, которую можно называть еще человеческим стержнем и которая делает нас сильнее, давая силы выстоять в любой беде. Наверное, Сашин незаконный арест и его тюремное заключение в течение пяти лет и научили меня жить не во времени, а в каком-то другом, более раздвинутом измерении, в котором всегда есть место надежде на завтра. Ведь надеяться на то, что мы еще когда-нибудь увидимся, я могла лишь в проекции на завтра. Пока же все эти пять лет я могла лишь два раза в год приезжать в его город – Саша гражданин другого государства – и подолгу гулять по улицам с его другом, выспрашивая о Саше все-все. Писем ему писать я по определению не могла – мы виделись всего три раза, это были мимолетные встречи, и у него уже тогда были жена и ребенок. Да и, я полагаю, тогда он меня помнил как нечто очень странное, потому что во вторую с ним встречу, а происходила она в квартире моей подруги, где он собирался остановиться на ночь, приехав на такси из аэропорта, я сделала то, что потом долго шокировало меня саму, да и подруга наутро, когда он ушел, закатила страшный скандал, крича: «Ты вела себя как проститутка, что на тебя нашло?!» Он разулся, прошел на кухню, я молча вышла из комнаты в халате (я осталась ночевать в тот раз у подруги по некой предопределенной свыше случайности), скользнула к нему на колени, обхватила его шею и все последующее время даже не шевельнулась, пока он не отнес меня на мой диван и не постелил себе на полу. Потом была еще одна, последняя перед тюрьмой встреча уже в его городе, где я оказалась на студенческой конференции и, позвонив, попала на попойку в мужской компании. Он трогательно опекал меня (а я была для него «маленькой девочкой»), и потом, выпив для храбрости рюмку водки, я утащила его в соседнюю комнату и там, что называется, – единственный раз в жизни – в меня вселился бес Эммануэль.