Август Дерлет - Таящийся у порога

Через некоторое время Дюарт опять спустился с лестницы, откатил камень в сторону и вышел через арку входа, не имевшую никакой защиты от ветра и капризов погоды, что делало присутствие камня, закрывавшего отверстие в крыше, еще более непонятным. Но у него не было времени размышлять об этом: день шел на убыль, солнце опускалось за поясом деревьев. Жуя последний бутерброд, он отправился в обратную дорогу, опять вдоль края болота и вверх к своему дому, четыре большие фронтальные колонны которого, встроенные в стены дома, белели в сгущающихся сумерках. Ему стало весело, потому что его расследование успешно продвигалось. Пусть в этот день он узнал не так уж много конкретного, зато открыл для себя немало интересного о местных обычаях и преданиях, а также о своем предке, предусмотрительном Илии, который, так сказать, перессорил весь Архам и оставил за собой тайну, разгадать которую вряд ли было кому дано. Действительно, Дюарт собрал много подробностей, хотя и не был уверен, являлись ли они фрагментами одной и той же картины или частями различных узоров.

Придя домой, он почувствовал усталость. Он не поддался соблазну рыться дальше в книгах своего прапрадедушки, зная, что нужно беречь зрение, а начал методически планировать свое дальнейшее расследование. Удобно устроившись в кабинете и разведя огонь в камине, Дюарт еще раз перебрал в уме все аспекты ведущегося расследования, ища наиболее рациональный путь. Несколько раз он возвращался мысленно к пропавшему слуге, Квамису, и вскоре понял, что существует какая-то параллель между именем слуги и чудодеем из старых документов Мисквамакусом.

Квамис, или Квамус,– мальчик писал его в обоих вариантах – в последнем имел два из четырех слогов имени индейского мудреца, и, хотя многие индейские имена похожи, была велика вероятность того, что сходство фамилий подчинялось некоему правилу.

Так, размышляя, он пришел к выводу, что в холмистой местности, окружавшей Данвич, могли жить дальние родственники или потомки Квамиса; то, что его собственные соплеменники могли откреститься от него сто и более лет назад, не волновало Дюарта. Завтра, если позволит погода, можно продолжить расследование. Приняв такое решение, Дюарт отправился спать.

Он хорошо выспался, хотя дважды за ночь беспокойно ворочался и просыпался с чувством, что сами стены следят за ним.

Утром, ответив на письма, которые уже несколько дней лежали, ожидая, пока он выкроит на это время, он отправился в Данвич. Небо было закрыто облаками, дул легкий восточный ветер, предвещавший дождь. С переменой погоды лесистые холмы с каменистыми вершинами – характерная черта округи – казались темными и зловещими. Здесь, вдали от больших дорог, где редко встретишь случайного путника, потому что местность была глухая, а также потому, что от оставленных домов веяло духом затаившейся гнили, дорога часто сужалась до размеров колеи, с буйно разросшимися сорняками, кустами ежевики и высокими травами, лезущими вдоль каменных стен, тесно стоящих вдоль проселка.

Проехав лишь небольшую часть пути, Дюарт остро почувствовал враждебное своеобразие этих мест, резко отличавшихся даже от окрестностей древнего Архама с его причудливыми крышами: холмы Данвича перемежались глубокими оврагами и ущельями, через которые были перекинуты шаткие мостки, ветхие от старости; да и сами холмы были почему-то увенчаны камнями, хотя и сильно замшелыми, что наводило на мысль, что эти каменные короны – дело рук человеческих, может, десятилетней, а может, и вековой давности. Теперь, на фоне темнеющих облаков, холмы представали как какие-то причудливые лица, злобно смотрящие на одинокого путешественника, машина которого осторожно едет по колеям проселочных дорог и ветхим мостам.

Дюарта охватило странное чувство, когда он заметил, что даже листва, казалось, распускалась неестественно, и, хотя он объяснял это тем, что природа отвоевала назад землю, столь явно заброшенную теми, кто ею владел, было все же непонятно, почему виноградники здесь настолько длиннее, кустарники настолько гуще, даже когда они росли на удаленных склонах его собственной земли. Мало этого, змееподобно извивающаяся река Мискатоник, несмотря на то что Дюарт уехал в сторону от нее, появилась теперь перед его взором. Ее воды были здесь вдвое темнее обычного, с каменистыми лугами и заросшими сочной растительностью болотами, в которых, несмотря на сезон, трубили огромные лягушки.

Он ездил уже почти час по местности, совершенно не похожей на знакомый ему типичный восточноамериканский пейзаж, когда он прибыл к группе домов, которые, собственно, были Данвичем, хотя на это ничто не указывало, так как большинство заброшенных домов в той или иной степени развалились. Церковь с разрушившейся колокольней после быстрого осмотра показалась Дюарту единственным годным строением в поселке. Он подъехал к ней и припарковал машину вдоль пешеходной дорожки. Смерив оценивающим взглядом двух стариков в поношенной одежде, прислонившихся к зданию, определив их умственную и физическую убогость и отсутствие надлежащего воспитания, Дюарт все же обратился к ним:

– Кто из вас знает об индейцах, оставшихся здесь?

Один из стариков отделился от здания и шаркающей походкой приблизился к машине. У него были узкие глаза, глубоко сидящие на пергаментном лице, и руки, как заметил Дюарт, сильно напоминавшие когтистые лапы. Дюарт думал, что старик подошел, чтобы ответить на его вопрос, и нетерпеливо наклонился вперед, так, что на его лицо больше не падала тень от крыши.

Он был неприятно удивлен, когда “источник информации” испуганно отпрянул назад.

– Лютер!– позвал он дрожащим голосом старика, стоявшего сзади.– Лютер! Иди сюда!

Второй силился рассмотреть Дюарта через его плечо. Первый показал на машину:

– Ты помнишь картинку, которую нам тогда показал мистер Джайлз? – продолжал он возбужденно. – Это он, вот те крест! Он очень похож, да? Пора, Лютер, пришло время, о котором говорят: когда он вернется, второй вернется тоже.

Второй старик дернул его за пиджак:

– Погоди-ка, Сет. Не спеши особенно. Спроси у него про условный знак.

– Знак! – воскликнул Сет. – У тебя есть условный знак, незнакомец?

Дюарту, который никогда в жизни не встречался с подобными созданиями, стало не по себе. Потребовалось немалое усилие, чтобы не показать отвращения, но он не мог скрыть надменности, прозвучавшей в его голосе.

– Я ищу следы старых индейских семей,– кратко сказал он.

– Здесь ни одного индейца не осталось,– ответил тот, кого звали Лютер.

Дюарт решил вкратце объяснить ситуацию. Он не ожидал найти здесь индейцев. Но он думал обнаружить одну-две семьи от смешанного брака. Он объяснил это, ища самые простые слова, чувствуя себя очень неуютно под пристальным взглядом Сета.