Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски

— Петя, — позвала она.

Петька не слышал — как раз стучал молоточком.

— Пётр!

Да он оглох что ли?

— Петя-Петюн! — настойчиво повторила Люба.

Вот «Петюна» он услышал, оторопев, поднял голову. Этим словом, — только не «Петюн», а «питюн», что означало мальчишескую пипиську, — этим словом его зло дразнили в детстве пацаны с соседней улицы. Ох Петька же и лупил, кого удавалось поймать. Петька аж приоткрыл рот, уставившись на Любу.

— Валя где? — требовательно спросила Люба

— В магазин за селёдкой пошла.

— Ну так иди сюда, пока селёдки не наелся.

Петя аккуратно положил молоточек, вытер руки о чистую тряпочку, потом слегка провёл ладонями по майке на боках, подошёл, улыбнулся, выжидающе посмотрел.

— Чего, Любанчик?

— Шифоньер передвинуть надо.

— А-а… — Петька уже шёл следом за ней по двору. — А Василий что же, обессилел совсем?

— Ага, — она обернулась, очень странно для Петьки, мельком, но как-то цепляющее скользнула взглядом по его фигуре. — Обессиленный сейчас. Да ты-то покрепче будешь…

— Ну, не знаю, — смущённо ответил Пётр, в самом деле не зная, что на это отвечать. Что-то здесь не то.

Но они уже вошли в дом, прошли через прихожую, а когда оказались в спальне, Люба тут же захлопнула за ним дверь и повернула в ней ключ.

— А шифоньер где же? — глупо спросил Пётр.

— Нету. И не было никогда. У нас стенка. А зачем он тебе? — спросила Люба, подошла вплотную, взяла Петькины большие ладони, потянула к себе, и вот уже его руки оказались на её мягкой и тёплой талии.

— Люба… я… шифоньер… А Василий?

Но какой там Василий, когда Люба и Петя уже падали на кровать!

… Петька неистово гладил её, осыпал, шею, тело поцелуями, задыхался:

— Сладкая… сладкая…

О, невероятно, непостижимо, неужели эта чужая, приятная, мягкая и упругая женщина — его? Ёлки-палки, так быстро и просто, как с неба свалилось, хоп — и нате вам, да ещё ж пять минут назад он мордохался с калиткой и ни о чём таком не помышлял (ну разве только вообще, в заднем уме, но не конкретно) а теперь вот он обладает ею, в натуре обладает — о-о-о! — , не сон ли это? Он хочет и в губы целовать, но почему она отворачивается, глаз не открывает, молчит? Почему из-под ресниц сползают слёзы?

— Да чего ты, Любонька, ты ж сама захотела?.. Ох, сла-а-адка-я-я-я-я-я-я!!!…

… Расслабленный, Пётр несколько минут лежал зажмурившись. Люба уже сидела на постели одетая, ждала. Потом он смущённо, отведя глаза, одевался.

«Елки-палки… А Валя?.. Я ж ей изменил, первый раз изменил… Ох, как же нехорошо заныло в груди-то».

У Пети до свадьбы, конечно, кое-что было с другими девушками, но совсем немного, можно сказать, ничего. Не разбалованный он был, а потом Валю встретил…

— Значит, сладкая? — Люба искоса наблюдала.

— Ну… да…

— А Валя?

— Зачем про это спрашивать?

— Ну всё-таки?

— И Валя сладкая.

«Как же я теперь Вале в глаза посмотрю?»

Люба схватила со спинки кровати вафельное полотенце и размашисто стебанула им по спине Петьки. Он вскочил.

— Так чего же вы, кобели, тогда ищете, чего на сторону глаза косите, чего не хватает вам?

Она била его полотенцем, слёзы текли из её глаз

— Ты, Люба, это… — говорил Петя, защищаясь ладонями и пятясь назад, — ты только Вале не говори, ладно? Успокойся, прошу… Я ведь не… это… я ж мужчина, в конце-концов, зачем провоцировать?… Ты сама…Я вообще первый раз изменил…

— А я тоже! За каким чёртом ты оказался сегодня возле своей калитки?! Пошёл вон!

Петька ошпарено выскочил с Любиного двора, даже калитку не закрыл за собой.

«Домой сейчас не пойду, нельзя. Не! Да Валя лишь в один глаз посмотрит, так сразу и… Ох, елки!..Остыть надо, обдумать всё… За околицу, на утиный пруд пойду!»

Пётр быстро развернулся в сторону околицы, где неподалёку был утиный пруд. Вот там-то он и отсидится.

Но в этот момент на своё крыльцо вышла Валя, у неё в руке был хвостик от селёдки.

— Кис-кис, — позвала она. — Мурка, ну-ка попробуй солёненького!

Повернула голову — и через дорогу Петю заприметила.

— Пе-еть!

— Ась? — испуганно остановился Петя. Так и стоял на своей стороне, дорогу не переходил.

— Ты куда это, солнце моё?

— Да тут… попросили. Скоро буду.

— А щеколду на калитке не доделал! Инструменты на земле валяются.

— Да скоро я!

— А чего попросили-то, я не поняла?

— Да рыбы наловить.

— Рыбы?! — Валя несказанно удивилась. — А кому это? Любе что ли?

— Почему это Любе?

— Ты ж от неё вышел-то.

— А-а… не, не для Любы.

— А у неё что делал?

— Да это… шифоньер передвигал.

— Это у нас шифоньер. У них стенка стоит.

— Ну, это я так назвал. По привычке.

— Дак она ж тяжёлая. С Василием вдвоём что ли?

— Не, Василий как раз на пруду меня ждёт — у них на работе комиссия с проверкой, ну вот, Василий решил, что хорошо бы гостей на уху пригласить. Он уже там снасти готовит, побегу я…

— А-а-а… — Люба понимающе кивнула. — А на каком пруду, на дальнем или на ближнем? Вы в тот раз на дальнем ловили, да маловато…

— На ближнем, на утином… Здесь рядом, Валюш…

— Ну давай… А как же ты сам стенку-то передвинул? Силёнок хватило?

Вася уже на ходу кивнул головой — мол, хватило, Валя, хватило — и торопливо зашагал в сторону околицы.

— Так, значит, Люба перестановку мебели затеяла, — сказала себе самой Валя, сходя с крыльца. — Пойду-ка к ней. Посмотрю.

Но вначале нужно собрать Петины инструменты и положить в ящик. Валя направилась к калитке.

— Вот же паршивец! — приговаривала она, наклоняясь. — Опять мне зарядку устроил. Чтоб фигуру держала. Ну, что ж, Валентина: раз — нагнулась, два — разогнулась, раз — нагнулась, два — разогнулась… А где ж у него ящик для инструментов? В бане, что ли?

С молотком, отвёрткой и плоскогубцами в руках Валя подошла к бане, открыла дверь и… замерла.

В предбаннике, скрючившись на широкой деревянной скамье, как ребёночек в утробе, похрапывал Василий. Подушкой ему служил скомканный махровый Петин халат — Валин подарок мужу на день рождения. Попахивало спиртным.

— Ничего не понимаю, — произнесла Валя, помахивая ладонью у носа. — Фу-у! Так Вася на пруду или Вася в бане? Нет, Вася всё-таки у нас в бане.

«А как же снасти и рыба? Неужели Васька накачался с гостями и безо всякой, там, ухи? Но он же вроде не злоупотребляет. И почему не домой пошёл, а к нам в баню припёрся? И почему грязный такой? Нет, пойду-ка я всё-таки к Любе».

Но странное дело — калитка во дворе у Любы оказалась настежь распахнутой, а вот дверь в дом — запёртой.

— Люба, — постучала Валя в окно, — это я.

Тишина. Валентина затарабанила сильнее:

— Люба, слышишь, там твой Вася у нас в бане спит. Весь какой-то грязный.

В ответ снова молчание.

«Да что ж это такое? Люба ж дома была. Когда это она успела уйти? И почему даже калитку не захлопнула?»