Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски

…Валя не помнила, как бежала по тропинке через лесок назад. Только в одном месте остановилась, чтобы выломать в кусте длинную и толстую хворостину.

— «Петя не виноват!» — возмущённо вскрикнула Валя, передразнивая. Рубанула хворостиной по воздуху, как саблей — воздух аж засвистел.

Пете, считай, повезло — в это время его дома не было. У поселкового магазина Петя вёл своеобразную беседу с гармонистом Федей — пучеглазым, страшненьким, тем самым, который как-то в ряженом виде пел для Вали с Любой свои частушки. Этим своим искусством он был славен на весь посёлок.

— Давненько, Федька, — говорил Пётр, — я твоих частушек не слыхал. По-прежнему ли сочиняешь свои припевки или ты нынче в творческом застое? — и Пётр выразительно пощёлкал пальцем по своему кадыку.

Федя обнажил в улыбке свой щербатый рот с редкими жёлтыми зубами:

— Наша жизня, Петя, никак не позволяить расслабляться творческому человеку. Ты будешь в числе первых, кому я скоро спою на злобу дня. Начальные две рифмы уже в голове приземлились, остальные обязательно в скором времени опустятся. — Федька рукой изобразил, как что-то с неба опускается ему на макушку. — Тебе, Петя, будить особливо интересно послушать.

С хворостиной в руке Валя заскочила во двор, пробежала мимо сидевшей на крыльце Марии Семёновны. Громко распахивала двери во всех комнатах — Петьки не было. Валя бегом в баню — тоже пусто. За сарай в огород — никого нет. Возвратилась к крыльцу. Молча стояла, щурила от злости глаза, губы крепко сжимала, хворостина в руке ходуном ходила.

— Чего раскипятилась? — спокойно сказала Мария Семёновна. — Они все такие. Или почти все.

— Кто?

— Да мужики.

— Так ты что, знала? — поразилась Валя.

— Люба передо мною вчера повинилась. Да я и сама догадалась, ещё в тот день, когда Люба Петра к себе в дом потащила. Я в окно видала. И как потом он выскочил от неё. Я сразу всё поняла.

— Да ты у нас, оказывается, не только лучше всех слышишь, но и лучше всех видишь! — саркастически воскликнула Валентина.

— Вдаль, да, вижу, — согласилась Мария Семёновна.

— Так вот почему ты тогда на ключ заперлась! Перемолчать решила!

— Ты же и сама видела.

— Да мне и в голову не пришло! Подруга ведь! Самая близкая! А ты могла бы поделиться, если уж такая прозорливая.

— Я в вашу жизнь не вмешиваюсь.

— Вот и не довмешивалась.

— А ничего бы не изменилось.

— Как это ничего? Я бы сразу побежала туда, в дверь затарабанила бы!

— Оставь мужика в покое. Не всё от нас с тобой зависит. Да и…

— Что «да и»?

— Я тут поразмышляла… Такого, как Петя, это приключение вряд ли испортит. Даже полезно ему.

— Что ты говоришь! Полезно!

— Да. Для… этого… для самоутверждения.

— Да-а-а, умом вас не понять. Ты ж сама, сама, как только про их с Васькой шведский заговор узнала, сама первая переполошилась. Забыла?

— Шведский заговор — это был бы разврат.

— А через дорогу бегать — не разврат?

— Он никуда не бегал. Тут ничего наперёд не просчитывалось, баш на баш любовь не менялась. И Петя не виноват.

— Матерь божия! Вы тут все подельнички, я вижу. А если шибко понравится ему вот так «самоутверждаться»?

— Вот этого уже допускать нельзя. Но хворостина не метод.

— А что тогда метод?

— Полезь на чердак. Там под старыми досками ружьё лежит. Много лет уже.

— Откуда у нас ружьё? — насторожённо приложила руку к груди Валя.

— От твоего отца-стервеца осталось. Я не выбросила. Но боевых патронов не держу. Только холостые.

Валентина ахнула:

— Значит, эта твоя история про двух друзей, жену и ружьё… это не выдумка что ли?

— Нет, Валя, не выдумка. Я его, стервеца, до сих пор люблю. И виню себя за его смерть на болоте.

— Себя винишь? — снова поразилась Валя. — Он же подлецом первостатейным оказался!

— По жизни подлецом он всё-таки не был. Да, смерзавничал один раз. Кто его знает, что у него тогда в голове сверкнуло. Под влияние дружка попал, смалодушничал. Человек иногда сам про себя не ведает. Но если бы я знать могла, чем дело обернётся, я бы его тысячу раз простила. Тысячу раз. Нельзя, чтобы у человека выхода не оставалось. Вот так-то, Валюша.

Валя подошла к матери и обняла её.

Потом Валя нашла ружьё на чердаке. Спустившись вниз, молча вытирала его от пыли. Мария Семёновна сидела рядом.

— А патроны в кладовке, слева, за банками с вареньем, в серой картонной коробочке — сообщила она. — Пужани его так, чтоб запомнил надолго.

Когда Петя пришёл домой, его ждал вкусный ужин. Но не сразу. Валя отослала Петю в баню, искупаться.

— Вот, возьми свежие трусы и майку. А я пока постель чистыми простынями застелю.

— Дак вчера ж вроде всё меняли, Валюш. Праздник, что ль, какой?

— Так бывает в двух случаях, Петя, — загадочно ответила Валя. — Когда праздник. И когда корабль тонет.

Вот, блин, загадками говорит. Петя посмотрел на тёщу. Мария Семёновна сквозь очки с толстыми, выпуклыми линзами, спокойно разглядывала какой-то журнал. Петя улыбнулся. Сюрприз какой-то.

Все вместе провели хороший, спокойный вечер у телевизора. Смотрели иностранный фильм — на экране бегала растрёпанная заграничная баба с ружьём и целилась в прятавшегося от неё мужика. Мария Семёновна прямо пугалась, а Петя с Валей посмеивались и переглядывались.

— Да это ж не по правде, мама, — сказал Петя. — Выдумка. Выдумывают всякую хренотень эти сценаристы с режиссёрами. И бабки лопатой гребут.

И Петя приобнял Валентину, легонько, но крепко потряс руками за плечи — ух, мол, моя золотая! — и поцеловал в щёку. Петя, как всегда, ждал сладкого продолжения в спальне, которое полагалось несколько позднее.

«Такое ощущение, что сегодня в спальне Валюха мне сюрприз преподнесёт. Видать, наконец, решилась проявить изобретательность в постели. Ну что ж, давно, давно пора. Муж ведь, а не бродяга случайный. Кто ж мужа ублажить должен, как не жена родная, да так, чтоб он себя не помнил?»

Такие мысли бродили в голове у Пети. От предвкушения он прямо вздохнул с дрожью в груди.

И этот час наступил. Когда Валя вошла, Петька, лежавший в постели уже обнажённый (какие там трусы, какая майка!), по привычке, без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло в сторону:

— Иди сюда, моя принцесса.

— Сейчас, — ласково ответила Валя. Достала из кармана халата два охотничьих патрона и осторожно поставили их донышками на полированную тумбочку.

— О! — коротко хохотнул Петя. — На охоту собралась? На какого зверя, Валёнчик?

— Сейчас узнаешь.

Подошла к шифоньеру, открыла створку, вытащила оттуда двустволку, переломила ствол и вогнала в отверстия два патрона.

— Эй, баба, откуда ружьё?

— Сказано — примак. Ты, Петя, на наш чердак ленился лазить. Оно там много лет лежало. Ждало.