Александр Сумбатов-Южин - Джентльмен

Остергаузен (прикрикнув). Но я муж! Вы это слово понимаете? Я вас в бараний рог согну за такие разговоры. Вы носите мое древнее имя…

Люба (рассвирепев). Меня в бараний рог?! Да я тебя с голоду уморю… Немец ощипанный. Не смей возвращаться в мой дом! Сухарь этакий!

Остергаузен пораженный садится на стул. Входят Эмма Леопольдовна, Чечков и Рыдлов, весело разговаривая.

Эмма Леопольдовна. Вот они где! Мы вас по всему саду ищем, ищем, а они, как новобрачные, сумерничают вдвоем.

Рыдлов. Где же синьор Сакарди?

Люба (обычным тоном, любезно, несколько рассеянно). Я его не видала. Риц, ты не видал Сакарди? Надо попросить его что-нибудь спеть.

Мисс Уилькс (выходя как будто из дверей). Он вас искал проститься. И, должно быть, уехал.

Люба (нажав пуговку электрического звонка). Риц, вели подать нашу карету. Я с Кэтт прощусь и уеду. Дяденька, у меня с вами разговоры есть деловые. Я вас в своей карете довезу.

Чечков. А граф как же?

Люба. Ах, мало ли извозчиков. (Сквозь зубы.) Не велика птица.

Чечков. Зачем же его сиятельству на извозчике. Прошу в моей коляске, граф.

Люба (очень грациозно со всеми прощаясь). До свиданья, прощайте. (Уходит с Чечковым.)

Мисс Уилькс. Граф, завезите меня к Ольге Спиридоновне в общину. Я своим лошадям велела только к десяти быть. (Тихо ему.) Мне надо с вами поговорить.

Остергаузен (шипя). И мне с вами. Вы воспитали фурию.

Мисс Уилькс (улыбаясь). Я сегодня во всем виновата. Но я дам вам добрый совет. До свидания. (Уходит с графом.)

Эмма Леопольдовна. Остужев тоже уехал?

Рыдлов. Нет, курит в саду. Злющий-презлющий.

Эмма Леопольдовна. Отчего?

Рыдлов (глубокомысленно). Очень сложная натура — совсем фин-де-сиекль. Может быть, у него в душе зарождается какой-нибудь замысел.

Эмма Леопольдовна (прищурив глаза). А-а! Ли-те-ра-турный?

Рыдлов. Литературный. Я по себе знаю. Когда я писал «Бездну», я штук сорок сигар в день курил. Я даже жабу схватил от куренья.

Эмма Леопольдовна. Ну, он не схватит! Да что с вами? Вы очень возбуждены. У вас тоже литературный замысел?

Рыдлов. Есть, но это не от него.

Эмма Леопольдовна. А от чего?

Рыдлов. От дяденьки. Вы не знаете, какой он подлец.

Эмма Леопольдовна. Ох, что вы!

Рыдлов. Он стар-стар, а ловко себя сохранил. Вы думаете, я не вижу, как он около вас мурлычет?!

Эмма Леопольдовна (задорно). Немножко дерзко с вашей стороны этому удивляться.

Рыдлов. У него на Поварской одно семейство, а на Земляном валу — другое. У него даже дни распределены так: постные — на Поварской, у немки, — знаете, всегда на скачках будто с папашей сидит в ложе, рыжая, и зовут ее Эклетея Ивановна, а папаша просто для виду. А скоромные дни — у вдовы подпоручика, Варвары Андреевны, трое детей от первого брака.

Эмма Леопольдовна (заливаясь хохотом). А по воскресеньям где он бывает?

Рыдлов. В балете. Самый безнравственный старик. Никаких идеалов, а только что бы где подцепить. По утрам Вольтера читает. А что в Париже выкидывает — ужас! Тип растления нравов.

Эмма Леопольдовна. Да мне-то какое дело до этого?

Рыдлов. Он теперь все к вам присматривается.

Эмма Леопольдовна. Вы полагаете, меня так же легко поместить на… Таганке или на Ордынке для ровного счета?

Рыдлов. Ну, я ему тогда…

Эмма Леопольдовна (насторожив уши). Ого-го! Это что значит?

Рыдлов. Эмма Леопольдовна, в силах ли вы понять человека, который живет двойной жизнью?

Эмма Леопольдовна (с любопытством глядя на него). Я очень понятливая. Распространяйтесь дальше.

Рыдлов. Что ж тут распространяться? Пустите дяденьку побоку. Позвольте я с вами в Биарриц поеду.

Эмма Леопольдовна (улыбаясь). Ах, негодяй! Как вы смеете?

Рыдлов (хватая ее руки). Давно борюсь, Эмма Леопольдовна.

Входит Кэтт и останавливается.

Несчастлив в семейной жизни. Жена меня не понимает, у нее грубая натура. А вы… Знаете, есть индийское предание: две половинки груши ищут одна другую…

Кэтт (с широко раскрытыми глазами от изумления). Постойте, Ларион Денисович, я здесь.

Эмма Леопольдовна (неудержно хохочет). Кэтт, получай… Ха-ха-ха… Свою половину груши. (Целует ее и уходит.)

Кэтт смотрит на смущенного, но бодрящегося Рыдлова и заливается смехом.

Рыдлов (обескураженный). Однако чему же вы смеетесь? Успокойтесь… у вас может сделаться истерика…

Кэтт хохочет.

Мимолетное увлечение, что ж тут особенного? Ах, как это странно, ты все хохочешь… Пойми, в сложных натурах воображение одно, а настоящая любовь — другое…

Кэтт машет руками, не может говорить от смеха. Рыдлов обижен.

Однако что ж тут смешного, когда в тебе должна клокотать ревность?

Кэтт. Уйди! Ради бога уйди… У меня духу не хватит. (Хохочет.)

Рыдлов (сердясь все больше и больше). Однако уж это… черт знает что такое!

Кэтт. А я-то… мучаюсь… а все это… как просто… (Еле переводя дух.) Не обижайся… я над собой…

Рыдлов (окончательно рассердясь). Ну, когда вы успокоитесь, я вам все объясню. (Уходя.) Ни малейшей тонкости. (Уходит и хлопает дверью.)

Остужев (вошел несколько раньше, мрачный). Что это вас так развеселило?

Кэтт. Случалось вам когда-нибудь пугаться?

Остужев (подумав). Нет.

Кэтт. А мне случалось — на даче в саду, ночью. Идешь по аллее, и впереди что-то чернеет громадное, фантастическое… Я в привидения не верю, но боюсь: сердце бьется, дух замирает, сзади точно кто-то гонится… И вот пересилишь себя, бывало, подойдешь — и что же?

Остужев. Куст?

Кэтт. Или водовозная бочка.

Остужев (все мрачный). Мораль?

Кэтт. Не верь своим фантазиям. Знай, что в жизни все гораздо проще, чем в воображении. А главное — сперва вглядись, а потом уж пугайся.

Остужев (несколько удивленный). Какая вы разговорчивая сегодня.

Кэтт. Подойдите ближе и сядьте тут.

Остужев. Если это привилегия доброй дружбы — я отказываюсь наотрез.

Кэтт. От дружбы?

Остужев. Представьте — осмеливаюсь. Или вы полагаете, за каждую подачку я должен вертеть хвостом и визжать от радости, как легавая собака?

Кэтт. Дайте мне посмотреть на вас. Я никогда на это не решалась, разве украдкой. Может быть, и вы окажетесь…

Остужев (со страхом). Водовозной бочкой?

Кэтт. Чем-нибудь в этом роде.

Остужев. Екатерина Вадимовна, мне не до шуток, не до игры в слова. Я вас люблю, слышите вы? Неужели вы, ни по вашей ледяной натуре, ни по всему, что в вас с таким старанием воспитывала ваша maman, не можете этого понять? Я вас безумно люблю. Вы скажете — поздно, я вам отвечу — зато сильно. Вот я теперь гляжу на вас и слов не нахожу… Я вижу ваши глаза, слышу ваш голос… И в этом голосе, в этом взгляде мне чуется что-то новое, что-то такое… о чем я во сне грезить не смел… Кэтт… Кэтт… что случилось? Скажите мне…