Эдуардо Де Филиппо - Призраки

Стеариновых не было, только такие. (Снова смотрит на Альфредо, продолжающего стоять навытяжку. Еще раз пытается отвлечься в надежде, что, когда он снова взглянет в ту сторону, видение исчезнет.) Это что, жареная курица?

Мария (презрительно) . Да… жареная. (Встает и уходит в спальню.)

Паскуале вновь бросает взгляд в сторону шкафа. На этот раз видит, как Альфредо медленными шагами направляется к входной двери. Паскуале в растерянности следует за ним. Дойдя до порога, Альфредо улыбается и отвешивает Паскуале легкий поклон, па который Паскуале отвечает. Затем все так же медленно Альфредо исчезает.

Не питая больше никаких сомнений в отношении сверхъестественного характера видения и поражаясь его необыкновенной реальности, Паскуале чувствует, что его покидают силы. Дрожа от ужаса, он невероятно бледнеет, бормочет что-то невнятное, медленно опускается на стул и начинает истово креститься. При этом вид у него потусторонний, вид человека, впавшего в транс, отшельника, на которого снизошла благодать… Словом, вид человека, увидевшего призрак.

Сцена та же, что в первом действии, по теперь здесь все по — другому. Мебель новехонькая — прямо из магазина. Комната приобрела вид гостиной, не слишком роскошной, но вполне респектабельной. Несколько круглых столиков, на которых разложены журналы; письменный стол, телефон, ковры. На полу коридора, ведущего из прихожей в комнату, разостлана серая бархатная дорожка с красной каймой. Все расставлено так, как описывал Альфредо во время сцены с Марией в первом действии. Даже окошечко подверглось переделке, которую предлагал произвести Альфредо.

Паскуале сидит на балконе слева. Вид его выражает полное блаженство. Перед ним стул, па котором стоит металлический поднос с маленьким неаполитанским кофейником, чашечкой и блюдцем. В ожидании, пока сварится кофе, он беседует со своим соседом напротив — профессором Сантанной.

Паскуале.Что сталось бы с нами, неаполитанцами, если бы у нас отняли эту крохотную радость — посидеть на балконе… Я бы, например, от всего отказался, только не от этой маленькой чашечки кофе, которую могу не спеша выпить здесь, на балконе, после того как вздремну часок после обеда. И я должен непременно приготовить его сам, собственными руками. Этот кофейник на четыре чашечки, но в нем можно сварить кофе и на шесть, а если чашечки совсем маленькие, то и на восемь… для друзей… Ведь кофе стоит так дорого! (Прислушивается, затем продолжает.) Моя жена не любит составлять мне компанию… да и, по правде говоря, ничего она в этом не смыслит. Она, знаете ли, много моложе меня, а молодежь как-то не ценит эти привычки, которые, по — моему, в некотором смысле составляют поэзию жизни, потому что они не только помогают скоротать время, но и в некотором роде успокоительно действуют на состояние вашего духа. Простите, что вы сказали? Кто другой сварит мне кофе так, как я сам себе его варю… с такой тщательностью… с такой любовью?.. Вы понимаете, что когда мне приходится обслуживать самого себя, то делаю я все как полагается, ничего не упуская… На носик… Видите носик?.. (Берет кофейник, поднимает его и показывает носик.) Здесь, профессор, куда вы смотрите? Это… (Слушает.) Ах, вы всегда шутите… Нет — нет, шутите, пожалуйста, шутите… На носик я надеваю этот бумажный колпачок. (Показывает его.) Кажется, пустяк этот колпачок, а он ох как важен!.. А почему? Да потому, что густой первый пар закипающего кофе, который идет из носика, и есть самый ароматный, и он не пропадает. Еще очень важно, профессор, прежде чем налить воду, дать ей покипеть, по крайней мере, минуты три — четыре… Так вот я и говорю, что, прежде чем ее наливать во вставляющийся внутрь кофейника металлический стакан с решетчатой крышкой, нужно подсыпать туда пол ложечки свежего только что смолотого кофе. Это маленький секрет! Это нужно для того, чтобы в момент, когда вы наклоняете кофейник и наливаете кофе в чашку, кипящая вовсю вода еще до того, как она соединится с кофе, уже приобрела бы аромат. Вы ведь тоже, профессор, иногда балуетесь кофейком, потому что я частенько вижу вас на вашем балконе за этим занятием. (Прислушивается.) Я тоже. Я вам больше скажу, поскольку жена мне совсем не помогает, я сам и зерна поджариваю. (Слушает.) И вы тоже, профессор?.. II хорошо делаете. Потому как, в сущности, самое трудное — это угадать, когда он готов, по цвету. До коричневато — рыжего цвета. Ну вроде монашеской рясы… Получаешь большое удовольствие, и я даже стараюсь не злиться в тех случаях, когда из-за проклятого невезения, из-за одного неловкого движения, знаете… когда у вас выскальзывает из рук верхняя часть кофейника и падает на нижнюю, когда гуща смешивается с кофе… в общем, когда получается порядочная бурда… но поскольку я варил кофе сам и никого не могу винить в том, что он испорчен, то я убеждаю себя, что кофе хороший, и все равно пью его.

Кофе закипает.

Профессор, готово. (Переливает содержимое кофейника в чашечку и приготавливается пить.) Вам подали?.. Да, спасибо. (Пьет.) Черт возьми, вот это кофе… (Изрекает, как сентенцию.) Это не кофе, а шоколад. Вы видите, как немного надо, чтобы сделать человека счастливым: маленькая чашечка кофе, выпитая спокойно, на свежем воздухе, здесь, на балконе… в обществе симпатичного соседа напротив… Вы ведь симпатичный человек, профессор… (Продолжает пить.) Нет, полчашечки надо оставить на потом, я его выпью после первой сигареты. (Закуривает сигарету. Обращаясь к профессору, который, по-видимому, задал ему какой-то вопрос.) Что?.. Я не понял, что вы сказали… (Прислушивается.) Ах… да-да… Нет, ничего нет, профессор! Я же говорил, что все это ерунда. Я никогда не верил в такие вещи, иначе я никогда бы не переехал сюда. Ведь за полгода, что я здесь живу, дол ясен же я был хоть что-нибудь увидеть! (Опять прислушивается.) Ну что я могу вам сказать… Я не сомневаюсь в том, что вы мне говорите, но могу вас уверить, что в этом доме все совершенно спокойно. О том, что вы видите на крыше, на карнизе, на балконах… мне ничего не известно. Да, единственное, что я еще могу сказать, — это то, что с тех пор, как я сюда переехал, дела мои пошли на рад, что этот дом принес мне счастье и если бы у меня были постояльцы, то пансион мог бы уже начать работать. А что касается призраков, то о них я позволю себе сказать — тут и тени их нет!

Входит Раффаэле.

Раффаэле (от входной двери, с газетами в руках) . Вот ваши газеты… (Оглядывается, никого не видит и повторяет более громко.) Вот ваши газеты!

Паскуале (профессору) . Раффаэле принес газеты. Простите. (Входит в комнату.) Дай взглянуть.