Мартин МакДонах - Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]

Коулмэн: Да, конечно.

Вэлин: А?

Коулмэн: Да, конечно.

Вэлин: Да. Ужасно неуместными. Ужасно неуместными.

Коулмэн( пауза) : Ты видел, что его звали «Родерик»?

Вэлин (сопит) : Видел.

Коулмэн (пауза. Серьёзно) : Зря мы смеялись.

ВЭЛИН кивает. Лица у обоих становятся серьёзными. Свет гаснет.

Комната более прибрана. Письмо УЭЛША приколото к основанию распятия. Входят одетые в чёрное ВЭЛИН и КОУЛМЭН только что после похорон УЭЛША, КОУЛМЭН несёт маленький пластиковый пакет полный пирожков с сосисками и слоёных пирогов. Он садится за стол. ВЭЛИН открывает свою коробку, в которой лежит бутылка с самогоном.

Вэлин: Ну, вот и всё.

Коулмэн: Да, вот и всё. Отца Уэлша больше нет.

Вэлин: Доброе дело.

Коулмэн: Да. Это часто доброе дело, когда они хоронят священника.

КОУЛМЭН опорожняет свой пакет на стол.

Вэлин: Ты вовсе не должен был набивать целый пакет, Коулмэн.

Коулмэн: Разве они сами не предлагали?

Вэлин: Но не набивать же полный пакет, я говорю.

Коулмэн: Всё равно это пошло бы в отходы. К тому же этого пакета нам с тобой хватит не на долго.

Вэлин: Нам с тобой?

Коулмэн: Конечно нам с тобой.

Вэлин: Оо.

Они едят немного .

Это хорошие слоёные пироги.

Коулмэн: Они действительно классные.

Вэлин: Ты не можешь отрицать, что Католическая Церковь знает, как делать хорошие слоёные пироги.

Коулмэн: Это лучшее что у них есть. Их пирожки с сосисками тоже не плохи, хотя они наверно их просто покупают.

Вэлин (пауза) : Э, не выпьешь со мной стаканчик самогона, Коулмэн?

Коулмэн (шокирован) : Да, выпил бы. Если ты можешь выделить пятнадцать капель.

Вэлин: Я легко могу выделить пятнадцать капель.

ВЭЛИН наливает два стакана, в одном больше чем в другом, подумав, даёт КОУЛМЭНУ тот в котором больше.

Коулмэн: Спасибо тебе, Вэлин. Точно у нас тут собственный небольшой пир.

Вэлин: Это точно.

Коулмэн: Ты помнишь, как мы мальчишками натягивали одеяла между нашими кроватями и прятались под ними, как будто это была палатка над нами, и затем пировали ароматными сэндвичами с джемом?

Вэлин: Это вы с Миком Даудом пировали в палатке между нашими кроватями. Вы вообще никогда не пускали меня туда. Вы наступали мне на голову, если я пытался залезть с вами в палатку. Я до сих пор помню это.

Коулмэн: Так это был Мик Дауд? Я вообще не помню этого. Я думал, что это был ты.

Вэлин: Половину моего детства ты только и делал, что наступал мне на голову и к тому же без всякой причины. А помнишь, как ты прижал меня к полу и сел на меня в мой день рождения и выпустил тягучую слюну из своей глотки и пускал её всё ниже и ниже, пока она не попала мне в глаз?

Коулмэн: Я хорошо это помню, Вэлин, и я скажу тебе следующее. Я хотел всосать обратно эту слюну, когда она попала тебе в глаз, но у меня не получилось.

Вэлин: И это в мой день рождения.

Коулмэн (пауза) : Прости меня за то что я пустил слюну тебе в глаз и я прошу простить меня за то, что я наступал на твою голову, Вэлин. Я прошу прощения и душа Отца Уэлша тому свидетель.

Вэлин: Я принимаю твои извинения.

Коулмэн: Однако я помню, ты часто кидал камни мне в голову, когда я спал, довольно большие камни.

Вэлин: Эти камни всегда были лишь возмездием [за обиды с твоей стороны].

Коулмэн: Возмездие или нет. Просыпаться от ударов камнями очень пугало [меня — ведь я был] маленьким ребёнком. И это не может считаться возмездием, если прошла уже целая неделя. Мстить можно только в течение недели после обиды.

Вэлин: Тогда я приношу извинения за то, что кидал в тебя камнями. (Пауза). Потому что твой мозг так и не восстановился от этих повреждений, так ведь, Коулмэн?

КОУЛМЭН пристально смотри на ВЭЛИНА секунду, затем улыбается. ВЭЛИН тоже улыбается.

Вэлин: Это замечательная игра — эти извинения. Отец Уэлш был прав.

Коулмэн: Я надеюсь, что Отец Уэлш вовсе не в аду. Я надеюсь, он на небесах.

Вэлин: Я надеюсь, что он на небесах.

Коулмэн: Или в чистилище в худшем случае.

Вэлин: А если он в аду, то он хотя бы сможет поговорить с Томом Хэнлоном.

Коулмэн: Так что не будет, как если бы он никого не знал.

Вэлин: Да. И ещё этот парень из фильма «Он же Смит и Джоунс».

Коулмэн: Разве парень из этого фильма в аду?

Вэлин: Да он там. Отец Уэлш говорил мне.

Коулмэн: Блондин.

Вэлин: Нет другой.

Коулмэн: Второй был хороший.

Вэлин: Он был самый лучший.

Коулмэн: Лучшие всегда попадают в ад. Я наверно прямо в рай, хотя я и прострелил голову бедному папке. Во всяком случае, до тех пор, пока я каюсь и исповедаюсь. Этим и хорошо быть католиком. Ты можешь застрелить своего отца, и это даже вообще не имеет никакого значения.

Вэлин: Ну, некоторое значение это имеет.

Коулмэн: Это имеет некоторое значение, но небольшое.

Вэлин (пауза) : Гёлин выплакала свои глаза на похоронах, ты видел?

Коулмэн: Я видел.

Вэлин: Бедная Гёлин. А ты слышал, что её матери пришлось дважды за ночь тащить её с криком от озера, оттуда, где Отец Уэлш утопился. Она просто стояла там, глядя на [озеро].

Коулмэн: Она, должно быть, любила Отца Уэлша или что-то [в этом роде].

Вэлин: Я думаю да. (Достаёт цепочку Гёлин). Она не берёт цепочку обратно. Вообще не хочет и слышать о ней. Я положу её здесь вместе с письмом, которое он нам написал.

Он прикрепляет цепочку к кресту так что сердце лежит на письме, которое он осторожно расправляет.

Они так скоро положат Гёлин в психбольницу, если она продолжит в том же духе.

Коулмэн: Думаю, это только вопрос времени.

Вэлин: Не печально ли это?

Коулмэн: Очень печально. (Пауза. Пожимает плечами.) Ну что ж.

Он съедает ещё один слоёный пирог. ВЭЛИН вспомнил что-то, ищет в карманах своей куртки, достаёт две керамические статуэтки, ставит их на полку, почти машинально открывает свой фломастер, решает не метить статуэтки и убирает фломастер прочь.

Я думаю, мне начинают нравиться слоёные пироги. У меня развивается к ним привычка. Мы должны чаще посещать похороны.

Вэлин: Они готовят их и на свадьбах.

Коулмэн: Да? Так кто следующий собирается здесь замуж? Раньше я говорил Гёлин, ведь она такая красавица, однако она наверно покончит с собой раньше, чем выйдет замуж.