Мартин МакДонах - Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]

Вэлин (решительно) : Ничего я не делаю, Коулмэн, сейчас убью тебя вот и всё.

Коулмэн: Положи этот нож обратно в ящик, ты.

Вэлин: Нет, я воткну его сейчас в твою голову.

Коулмэн: Видишь это моё ружьё?

Вэлин: Мой бедный Лэсси, который мухи никогда не обидел.

ВЭЛИН подошёл вплотную к КОУЛМЭНУ, так что дуло ружья упирается ему в грудь. Он заносит нож как можно выше.

Коулмэн: Что ты делаешь? Прекрати это.

Вэлин: Я прекращу это, хорошо…

Коулмэн: Душа Отца Уэлша, Вэлин. Отец Уэл…

Вэлин: Душа Отца Уэлша, будь всё проклято! Душа Отца Уэлша была в стороне, когда ты отрезал моей собаке уши и хранил в кульке!

Коулмэн: Так это было год назад. Какое это имеет отношение?

Вэлин: Прощайся с жизнью, сволочь!

Коулмэн: Ты тоже должен прощаться с жизнью, потому что я возьму тебя с собой.

Вэлин: Неужели похоже что меня это трогает?

Коулмэн (пауза) : Э э, подожди подожди…

Вэлин: Что…?

Коулмэн: Посмотри на моё ружьё. Посмотри куда оно направленно, видишь…?

КОУЛМЭН отводит ружьё в сторону и вниз от груди ВЭЛИНА и направляет его на дверцу плиты.

Вэлин (пауза) : Убери это ружьё от моей плиты, понял.

Коулмэн: Нет, не уберу. Вонзай нож теперь. Твоя плита погибнет со мной вместо тебя.

Вэлин: Оставь…что…? Я заплатил за неё триста фунтов, Коулмэн…

Коулмэн: Я прекрасно это знаю.

Вэлин: Оставь плиту в покое. Это просто хитрость, да и всё.

Коулмэн: Отойди ты вместе с этим ножом, маменькин сынок.

Вэлин (чуть не плача) : Ты вообще не мужик — наставляешь ружья на плиты.

Коулмэн: Меня не колышет: мужик или нет. Отойди, я сказал.

Вэлин: Ты просто…ты просто…

Коулмэн: А?

Вэлин: А?

Коулмэн: А?

Вэлин: Ты совсем не мужик.

Коулмэн: Теперь отойди, плакса. Уступи для себя же самого. Ага.

Вэлин (пауза) : Что ж, я уступаю.

Коулмэн: Это было бы самое лучшее.

ВЭЛИН медленно отступает, кладёт нож на стол и печально садится рядом, нежно гладя уши своей собаки. КОУЛМЭН всё ещё держит дверцу плиты под прицелом. Он чуть-чуть качает головой.

Коулмэн: Я не могу поверить, что ты поднял на меня нож. Нет, я не могу поверить, что ты поднял нож на своего собственного брата.

Вэлин: Ты поднял нож на мою собственную собаку и направил ружьё на нашего собственного отца и причинил гораздо больше вреда, чем этот несчастный нож.

Коулмэн: Нет, я не могу поверить в это. Я не могу поверить, что ты поднял на меня нож.

Вэлин: Перестань долдонить об этом ноже и убери ружьё прочь от моей долбаной плиты, на случай если оно выстрелит случайно.

Коулмэн: Случайно, да?

Вэлин: Есть на этом ружье предохранитель, а?

Коулмэн: Предохранитель, да?

Вэлин: Да, предохранитель! Предохранитель! Что, я тысячу раз должен повторить?!

Коулмэн: Предохранитель, ага…

Он вскакивает на ноги, направляет ружьё вниз на плиту и стреляет, разбивая на части правую сторону. ВЭЛИН падает на колени в ужасе, закрыв лицо руками. КОУЛМЭН взводит курок ружья снова и разносит на куски и левую сторону [плиты], затем беспечно садится обратно.

Нет, вообще нет предохранителя, Вэлин. Представляешь?

Пауза. ВЭЛИН всё ещё на коленях, онемевший.

И я скажу тебе ещё кое-что…

Он неожиданно вскакивает опять и, держа ружьё за ствол, начинает крушить им статуэтки, разбивая их на куски, летящие по комнате, пока не остаётся ни одной стоящей статуэтки. ВЭЛИН кричит всё это время. Закончив, КОУЛМЭН опять садится, ружьё лежит у него на коленях. ВЭЛИН всё ещё на коленях. Пауза.

И не пытайся говорить, что ты это не заслужил, потому что мы оба прекрасно знаем, что так тебе и надо.

Вэлин (оцепенело) : Ты сломал все мои статуэтки, Коулмэн.

Коулмэн: Да, я сломал. Видел, как я орудовал?

Вэлин: И ты разнёс в дребезги мою плиту.

Коулмэн: Это отличное ружьё для того, чтобы делать дырки в вещах.

Вэлин (вставая) : И теперь у тебя не осталось патронов в этом отличном ружье.

Он лениво снова берёт нож и приближается к Коулмэну. Но в это же время КОУЛМЭН открывает ствол, выбрасывает использованные гильзы, шарит в своём кармане, достаёт сжатый кулак, в котором может есть патрон, а может его и нет и заряжает или имитирует что заряжает его в ружьё. Ни ВЭЛИН, ни зрители не знают, заряжено ружьё или нет. КОУЛМЭН защёлкивает затвор и лениво нацеливает ружьё в голову ВЭЛИНА.

В твоей руке не было патрона, Коулмэн! Патрона вовсе не было!

Коулмэн: Может не было. Может я блефую. Испытай свою судьбу.

Вэлин: Я испытаю свою судьбу.

Коулмэн: И затем мы посмотрим.

Длинная, длинная пауза.

Вэлин: Я хочу убить тебя, Коулмэн.

Коулмэн: О, не говори так, Вэл.

Вэлин (печально) : Это правда, Коулмэн. Я хочу убить тебя.

Коулмэн (пауза) : Так попробуй.

КОУЛМЭН взводит курок. Пауза. ВЭЛИН всё вертит и вертит нож в своей руке, всё это время пристально глядя на КОУЛМЭНА, пока его голова не опускается и он возвращает нож в ящик. КОУЛМЭН переводит курок обратно в «невзведённое» положение и кладёт ружьё на стол, стоя рядом с ним. ВЭЛИН идёт к плите и трогает письмо, прикрепленное над ней.

Вэлин: Отец Уэлш горит в аду из-за нашей ссоры.

Коулмэн: А что, мы просили его закладывать свою душу за нас? Нет. И совершенно точно, что священникам по правилам запрещено биться об заклад, тем более об заклад такого рода. На нас и пять фунтов было бы ставить рискованно, не то что душу. И если мы ссоримся — ну и что такого? Я люблю хорошую ссору. Ссора показывает, что ты неравнодушен. Это то, чего плаксивый Уэлш не понимает. Тебе нравится хорошая ссора?

Коулмэн: Мне нравится хорошая ссора. Однако я не хочу, чтобы убийство моей собаки и убийство моего отца были на моей совести.

Коулмэн: И я сожалею о твоей собаке и об отце, Вэлин. Я сожалею. Мне действительно жаль. И это вовсе никак не связано с письмом Отца Уэлша. Это в моём собственном сердце. Это же я могу сказать о твоей плите и о твоих бедных статуэтках. Посмотри на них. Это была вспыльчивость в чистом виде. Хотя признай, ты сам виноват с этой плитой и статуэтками.

Вэлин: Чёрт, ты опять начинаешь. (Пауза). Ты действительно сожалеешь, Коулмэн?

Коулмэн: Да, Вэлин.