Леонард Герш - Эти свободные бабочки

Джил делает это. Дон четко гасит в пепельнице окурок сигареты.

( И с победным видом) . Вот и все! Так что, если тут ничего не передвигать, я не хуже любого другого.

Джил. Лучше! А вот я у себя вообще ничего найти не могу! У меня кетчуп вечно где-нибудь, среди колготок, а колготки в духовке. Если хочешь увидеть настоящий бедлам, можешь зайти ко мне и поглядеть… (Она осекается. Встает с места, отходит) . Черт… Извини…

Дон. Да перестань ты, ради бога! Я абсолютно нормальный человек. Только не вижу. Вообще, сама слепота — это ерунда. Вот что по-настоящему действует на нервы, так это то как люди реагируют. Просто какой-то цирк! Одни ведут себя, так, будто передо мной виноваты. Что глупо, поскольку роль виноватой на всю жизнь захватила моя мать. А для других я вроде героя какой-то древнегреческой трагедии. А героизм тут только в том, чтобы переносить весь этот бред. Так что хоть ты веди себя нормально.

Джил. Попробую. Просто никогда раньше не сталкивалась со слепыми.

Дон. Да, мы народ малочисленный. Вроде эскимосов. У тебя много знакомых эскимосов?

Джил. Во всяком случае, никогда не думала, что слепые — такие как ты.

Дон. Такие, как я — не все. Только самые отборные.

Джил (сидит на коленях на краю дивана) . Нет, знаешь… Для меня в слепых всегда было что-то жутковатое…

Дон. И правильно. (Притворно — зловеще) . Днем, когда в мире светло, мы прячемся в черных подземных норах и спим. Когда же тьма окутает землю, мы пробуждаемся и, чтобы напиться человечьей крови, проникаем в дома добрых людей через наши подземные коридоры… Вот почему про нас так и говорят: Слеп, как крот!

Джил. Нет, серьезно! Это правда, что у слепых есть какое-то шестое чувство?

Дон. Во-первых, оно было бы только пятым… Во-вторых, это неправда. (Садится в кресло) . Другое дело, что слух, обоняние, осязание у меня, наверное, развиты чуть лучше, чем у тебя. Мне ведь приходится ими больше пользоваться.

Джил. Слушай, я балдею! Ты к этому так легко относишься! Тебя это, вроде, совсем не угнетает. (Перебирается на дальний от себя край дивана) . Я передвинулась. Я сейчас на диване.

Дон. Я знаю.

Джил. А как ты узнал?

Дон. Я же слышу — голос теперь идет с другой точки.

Джил. Класс! Как это у тебя получается?

Дон. Очень просто. (Встает с места) .

Джил передвигается на другой край дивана.

Закрой глаза. (На цыпочках передвигается через кухню) . Ну, где я?

Джил. Там! Получается! (Залезает на стол, кладет ноги на спинку дивана) . Нет, ей — богу, ты молодчина. Я бы на твоем месте вся исстрадалась. Я бы на людей кидалась, точно тебе говорю.

Дон. Ты на себя наговариваешь.

Джил. Во всяком случае, такой, как ты, я бы точно не была. У меня ни на грош ни воли никакой, ни выдержки.

Дон. Думаешь, у меня воля есть? Это я от природы такая прелесть.

Джил. Да уж в сто раз лучше, чем я

Дон. Дилан Томас.

Джил. Кто-кто?

Дон. Ну это же стихи Дилана Томаса.

Джил (озадаченно) . Иди ты! По-твоему я знаю наизусть стихи Дилана Томаса?

Дон. Во всяком случае, ты их прочла.

Джил. Сдохнуть! Да я его в жизни ничего не читала! Понятия не имею, откуда это у меня в голове. Что я знаю наизусть — так это Марка Твена. (Встав в центре комнаты) . Хочешь прочту свои любимый отрывок?

Дон (опускается на корточки возле стола) . Хочу.

Джил (декламирует) Я прошу одного — свободы. Свободны же бабочки. И люди не могут отказать Гарольду Скимполу в том праве, которое они признают за бабочками!? (Нормальным тоном, лежа животом на столе) . Знаешь, я себя иногда ощущаю бабочкой. Я лечу, лечу… Ну как, понравилось?

Дон. Понравилось. Жалко, Марк Твен тут ни при чем.

Джил. Это почему? (Садится) .

Дон. Потому что это написал Диккенс.

Джил. Ты уверен?

Дон. Конечно. Гарольд Скимпол — это из «Холодного дома» Чарльза Диккенса.

Джил. Но я в жизни Диккенса не читала!.. Правда, Марка Твена я тоже не читала. Но я была уверена, что это он. Слушай, а ты читал… (Обрывает себя, с досадой) . Черт…

Дон (идет к стоящей возле стены у кровати гитаре, берет в руки) . Читал. И Диккенса и Марка Твена почти всего. И перестань дергаться через каждое слово. Все это напечатано по системе Брайля, для слепых.

Джил (подходит к дивану) . Это надо же быть такой свиньей — спросить слепого — читал ли он!..

Дон. Да говорят же тебе — я прекрасно читаю… Кончиками пальцев. Знаешь, сколько хороших книг я перещупал за последнее время! (Начинает наигрывать на гитаре) .

Джил (теперь она уселась на журнальный столик, ноги — на табуретке) . Значит, вслух тебе не читают?

Дон. Читают — газеты, журналы.

Джил. Хочешь, как-нибудь я тебе почитаю?

Дон. Конечно. Только не внушай себе, что это теперь твой долг. (Перестает играть) . Слушай, а каких-нибудь порнушных книжек у тебя нет?

Джил. У меня и непорнушных нет.

Дон. Жалко. Это единственное, что не издают по Брайлю. (Снова начинает играть) .

Джил. А тебе какие журналы нравятся?

Дон. Ну, скажем, Тайм. Или Ньюсвик. Люблю быть в курсе — что делается в мире.

Джил. Я тебе почитаю. Сама-то я знать не знаю — что делается. Меня ничего не волнует.

Дон. Не говори глупостей. Животных — и тех что-то волнует. Если тебя совсем ничего не волнует, значит, тебя просто нет.

Джил (глянув на холодильник) . Кроме еды.

Дон. Еды?

Джил. Да. Насчет поесть — это меня постоянно волнует.

Дон. Видишь, уже кое-что.

Джил. Чтобы что-то по-настоящему волновало, надо про это слишком много знать. А я никогда ни во что глубоко не влезаю.

Дон. Проще говоря, не любишь лишних сложностей.

Джил. Скажем так, знаю свои недостатки.

Дон. Уже полдела. Когда знаешь свои недостатки, можно попробовать их исправить. Ты наверняка способна на гораздо большее, чем думаешь…

Джил. Давай, давай, говори, мне нравится…

Дон. Ты лучше сама себе это говори… (Играет и напевает) .

Джил. Слушай, такой класс!.. Ты ее вчера и пел.

Дон. Я ее еще дорабатываю. Две последние строчки не найду, хоть умри. (Играет, поют теперь оба. Дон откладывает гитару) . Ну, правда, ничего?