Жан Ануй - Французская одноактная драматургия

Мадам Ортанс. У всех были свои успехи! Господин Ортанс был первой скрипкой в трактире Цурки в Петербурге… Это было до революции — он играл перед коронованными особами. Но кроме взлетов бывают и падения. Тем не менее он к музыке относился очень серьезно. Он говорил мне: «Зелия, музыка — это как суп: он всегда хорош».

Патриция. Душу вкладывать — помогать лечить поносы и запоры!

Мадам Ортанс. Запор не мешает ценить музыку! Больше скажу — наоборот! У нас здесь много тонких знатоков. Вчера, например, один крупный бельгийский промышленник рассыпался в комплиментах. Он и о вас говорил.

Патриция (внезапно преобразившись). Правда? Как забавно! А что он сказал?

Мадам Ортанс. Он спросил, не из Гента ли вы. Там вроде бы одна женщина на вас похожа. Гардеробщица в курзале.

Эрмелина (продолжая говорить с Леоной). И тогда я ему сказала: «Эдмон, может быть, тебе это и не нравится, но не порть другим настроение!»

Леона. Бац!

Эрмелина. Бац! В точку! И добавила: «Я женщина, а женщине не запретишь чувствовать себя и относиться к жизни по-женски». И, моя милая, я поняла, что удар попал в цель.

Леона. И что он?

Эрмелина. Ничего. Продолжал чистить зубы.

Леона. А ты что?

Эрмелина. Положила ножницы — я стригла ногти — и вышла из ванной!

Леона. Взяла и вышла?

Эрмелина. Понимаешь, как я ему врезала? Я надела пояс, чулки. Опять ничего, моя милая, рот полощет! Тогда я надела платье, я была готова на все — ты меня знаешь — и вышла, хлопнув дверью! Во мне все кипело. Я бы пошла с первым, кто мне попался бы навстречу, с первым, кто бы сказал мне ласковое слово! По внизу был только ночной сторож, старый негр, а в этом городе, ты знаешь — на улицах ни одной собаки. Я болталась сколько могла, чтобы он как следует испугался. Я даже до собора дошла, говорят, он очень красив, но ночью ничего не было видно. В четверть третьего я вернулась. Я еле держалась на ногах. На мне были розовые туфли — те, которые я тебе потом отдала, потому что они жмут, — и я натерла ногу. И потом, я боялась. Я ведь сказала, уходя, что с этим надо кончать раз и навсегда, и он мог заявить в полицию, из-за Алье. А мне совсем пи к чему неприятности.

Леона. А кто этот Алье?

Эрмелина. Господи! Река в этом Мулене. Всем известно, что, когда женщина в таком состоянии, ей может прийти в голову неизвестно что, скажем река. Кстати, ник реке ходила, но было очень темно. Я повернула обратно.

Леона. А! Понимаю! Он подумал, что ты умерла? И что он сказал, когда тебя увидел?

Эрмелина. Ничего. Он меня не увидел. Он тоже ушел из дома.

Леона. Побежал в полицию?

Эрмелина. Нет. Пошел играть в карты с друзьями в бар на вокзале.

Сюзанна Делисиас (стоя у рояля). Я все сносила! То, что мы встречаемся тайно и редко и в паршивой гостинице, где хозяин обращается со мной, как с проституткой, со мной, которая мечтала ходить с высоко поднятой головой, рука об руку с любимым человеком! Но есть одно, Леон, с чем я не могу мириться, — это заигрывания этой ужасной женщины с моим избранником, с человеком, которому я принадлежу! Когда речь идет о вашей несчастной калеке-жене, я молчу, я понимаю чувство жалости, пусть даже я считаю вашу жену низкой и ее ухищрения отвратительными… Но здесь, на моих глазах, выставлять напоказ свои вожделения! Перед всем оркестром!

Пианист. Наши отношения не выходят из чисто служебных рамок, моя любовь.

Сюзанна Делисиас. Совать вам палец за воротник? А гладить вас по голове — это тоже служебные рамки?

Пианист. Она указала на то, что на воротнике перхоть. Это ее обязанность и законное право.

Сюзанна Делисиас. Законное право на ваш воротник имею только я! Так же, как на ваши волосы! Я вам все отдала, мою девственность, мои мечты, доброе имя моей семьи, пожертвовала всем, даже сестрой-монахиней, которая умрет, если узнает. Все ваше — отныне мое! Я выцарапаю когтями, как львица!

Пианист (смиренно). Львицы кусаются, а царапаются тигрицы, я вам говорил, любовь моя!

Сюзанна Делисиас. Отлично! Тогда вырву зубами!

В это время мадам Ортанс проходит мимо нее. Сюзанна оскаливает зубы и рычит, как бы собираясь укусить ее.

Мадам Ортанс (останавливаясь). Вам плохо?

Сюзанна Делисиас разражается рыданиями.

Пианист (бормочет). Это чисто нервное. Чисто нервное.

Мадам Ортанс. Чистое или грязное, милочка, но оркестра это не касается. Только не здесь! Мы лицо всего заведения. (Леону.) Похлопайте ее по спине, ну! Пусть думают, что она закашлялась. Никаких скандалов на эстраде!

Пианист (хлопая Сюзанну по спине). Мой зайчонок, мой мышонок, моя козочка, моя лапочка…

Мадам Ортанс. Баснями Лафонтена займетесь потом! Я вас не спрашиваю, как вы проводите свободное от работы время!

Сюзанна Делисиас (раздраженно). Да перестаньте же, наконец! Мне больно! (Вызывающе выпрямляется перед мадам Ортанс.) Я люблю и любима, если хотите знать, мадам!

Мадам Ортанс. Нет, мадемуазель Делисиас! Нет! Я не хочу этого знать! Здесь мы в храме музыки!

Сюзанна. О, это слишком легко — заткнуть мне рот во имя искусства! Вы думаете, я стыжусь? Нет, я хожу с высоко поднятой головой! Да, с высоко поднятой! (Высоко подняв голову, делает несколько шагов по крохотному пространству перед ней на эстраде.)

Мадам Ортанс (вырывает у нее из рук партитуру и потрясает ею). Единственное, о чем я вас прошу, — это беречь мои ноты! Вы не представляете, во сколько обходится составление программы! Посмотрите только! «Кокарды и кукареку» все измяты. А эти ноты редкость!

Сюзанна Делисиас (разражаясь высокомерным смехом). Разрешите заметить, мадам Ортанс: со вкусом у вас дело обстоит весьма плачевно! Не музыка, а треньканье! Редкость! Композитор Дюверже!

Мадам Ортанс. В аранжировке Бенуассо, милочка! А этот человек знал толк в своем деле! Сожалею, что для вас это новость. Я его знала еще по казино в Руане — вот был расцвет симфонической музыки! Да, это был музыкант с большой буквы!

Сюзанна Делисиас. Я всосала классику с молоком матери. О Бетховен! О Сен-Санс!

Мадам Ортанс. В заведения, подобные нашему, приходят играть в карты и в домино, чтобы отвлечься от мыслей о болезнях. Единственное, что посетителям нужно, — приятный музыкальный фон. Этот отрывок веселый, вибрато, с подъемом. Он вызывает мысли о Франции. А в кафе это то, что нужно.

Сюзанна Делисиас. Ах, как низко я пала! Какая пошлость! Какие унижения! Я умираю, я задыхаюсь! Я не буду петь арию из Весталки. У меня пропал голос.