Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем Императрицы Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его покровительства и помощи.

Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин, назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.

Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:

— Зачем ты прибрел сюда, старина?

— Да вот, ваша светлость, — отвечал дьячок. — пятьдесят лет Господу Богу служил, а теперь выгнали за неспособностью: говорят, дряхл, глух и глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а я бы еще послужил матушке-Царице — не поможешь ли мне у нее чем-нибудь?

— Ладно. — сказал Потемкин. — я похлопочу. Только в какую же должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?

— Э, нет, ваша светлость, — возразил старик, — ты теперь на мой голос не надейся, нынче я петь-то уж того — ау! Да и видеть, надо признаться, стал плохо, печатное едва разбирать могу. А все же не хотелось бы даром есть хлеб.

— Так куда же тебя примкнуть?

— А уж не знаю. Сам придумай.

— Трудную, брат, ты мне задал задачу. — сказал, улыбаясь, Потемкин. — Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.

На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его позвать.

— Ну, старина. — сказал ему Потемкин, — я нашел для тебя отличную должность.

— Вот спасибо, ваша светлость: дай тебе Бог здоровья.

— Знаешь Исаакиевскую площадь?

— Как не знать: и вчера, и сегодня через нее к тебе тащился.

— Видел Фальконетов монумент Императора Петра Великого?

— Еще бы!

— Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и тотчас мне донеси.

Дьячок в точности исполнил приказание.

— Ну что? — спросил Потемкин, когда он возвратился.

— Стоит, ваша светлость.

— Крепко?

— Куда как крепко, ваша светлость.

— Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно мне доноси. Жалованье же тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.

Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина. (1)

В Турецкую кампанию 1789 года Потемкин обложил какое-то неприятельское укрепление и послал сказать начальствующему в нем паше, чтоб сдался без кровопролития. Между тем, в ожидании удовлетворительного ответа, был приготовлен великолепный обед, к которому были приглашены генералитет и все почетные особы, принадлежавшие к свите князя. По расчету Потемкина, посланный парламентер должен был явиться к самому обеду, однако ж он не являлся. Князь сел за стол в дурном расположении духа, ничего не ел, грыз по своему обыкновению ногти и безпрестанно спрашивал: не едет ли посланный? Обед приходил к окончанию, и нетерпение Потемкина возрастало. Наконец вбегает адъютант с известием, что парламентер едет.

— Скорей, скорей сюда его! — восклицает князь.

Через несколько минут входит запыхавшийся офицер и подает письмо. Разумеется, в ту же минуту письмо распечатано, развернуто… но вот беда: оно написано по-турецки! — Новый взрыв нетерпения.

— Скорее переводчика! — закричал Потемкин.

Переводчик является.

— На, читай и говори скорее, сдается укрепление или нет?

Переводчик берет бумагу, читает, оборачивает письмо, вертит им перед глазами туда и сюда и не говорит ничего.

— Да говори же скорее, сдается укрепление или нет? — спрашивает князь в порыве величайшего нетерпения.

— А как вашей светлости доложить, — прехладнокровно отвечает переводчик, — я в толк не возьму. Вот изволите видеть, в турецком языке есть слова, которые имеют двоякое значение: утвердительное и отрицательное, смотря по тому, бывает поставлена над ними точка или нет, так и в этом письме находится именно такое слово. Если над ним поставлена точка пером, то укрепление не сдается, но если точку насидела муха, то на сдачу укрепления паша согласен.

— Ну, разумеется, что насидела муха! — воскликнул Потемкин и тут же, соскоблив точку столовым ножом, приказал подавать шампанское и провозгласил тост за здоровье Императрицы.

Укрепление действительно сдалось, но только через двое суток, когда паше были обещаны какие-то подарки, а между тем донесение Государыне о сдаче этого укрепления было послано в тот же самый день, как Потемкин соскоблил точку, будто бы насиженную мухой. (1)

Однажды, в лагере под Очаковом. Потемкин узнал случайно, что в Москве проживает некто Спечинский, отставной военный, который обладает столь необыкновенной памятью, что выучил наизусть все святцы и может без ошибки перечислить имена святых на каждый день. Это очень заинтересовало князя. Он тотчас же отправил к Спечинскому курьера с изрядной суммой денег и приглашением приехать в лагерь. Спечинский принял приглашение с восторгом, воображая, что Потемкин нуждается в нем для какого-нибудь важного дела, обещал многим своим знакомым протекцию и разные милости, наскоро собрался и, проскакав без отдыха несколько суток в курьерской тележке, прибыл под Очаков. Немедленно по приезде он был потребован к князю. С трепетом и радостной надеждой вступил Спечинский в палатку светлейшего и нашел его в постели со святцами в руках.

— Правда ли, — спросил Потемкин, окинув вошедшего равнодушным взглядом, — что вы знаете наизусть все святцы?

— Правда, ваша светлость, — отвечал Спечинский.

— Какого же святого празднуют 18 мая? — продолжал князь, смотря в святцы.

— Мученика Феодота, ваша светлость.

— Так. А 29 сентября?

— Преподобного Кириака, ваша светлость.

— Точно. А 5 февраля?

— Мученицы Агафьи.

— Верно. — сказал Потемкин, закрыв святцы. — благодарю, что вы потрудились приехать. Можете отправиться обратно в Москву хоть сегодня же. (1)

Некто В. [6] Л. Н. Энгельгардт в своих записках (Русский вестник. 1849. № 4. С. 683) говорит, что случай этот произошел с известным писателем Д. И. Фонвизиным. Однако другие современники согласно свидетельствуют, что в характере Фонвизина нс было двоедушия, что он никогда нс добивался своих выгод ни посредством низкопоклонства, ни путем своего таланта и держал себя независимо нс только перед вельможами, но даже и перед самою Императрицею. считал себя одним из близких и коротких людей в доме Потемкина, потому что последний входил с ним иногда в разговоры и любил, чтобы он присутствовал на его вечерах. Самолюбие внушало В. мысль сделаться первым лицом при князе. Обращаясь с Потемкиным час от часу фамильярнее, В. сказал ему однажды: