Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Скобелев внимательно посмотрел на него.

— В охотники?

— Точно так, ваше превосходительство!

И через пять минут М. вербовал уже охотничью команду, которая должна была броситься на грозные стены Геок-Тепе и пожертвовать собою, чтобы облегчить успех штурма товарищам.

М. ожил и деятельно готовился к штурму.

Настало утро, загрохотали батареи, посылая смерть осажденным, раздались звуки музыки, и штурмовые колонны с развернутыми знаменами, предшествуемые штурмовыми колоннами, двинулись на штурм… Штурма описывать не будем. Но вот одна из деталей этого дела: на небольшом кургане внутри взятой крепости верхом на коне стоит Скобелев, окруженный своим штабом. В нескольких шагах от него небольшая горсть охотников штурмует блиндированную саклю. Сакля наконец взята, защитники перебиты, но видит генерал, что и от охотников осталось только два человека и то раненые: молоденький солдатик и прапорщик М. Обезсиленные, обливаясь кровью, они отбиваются от врага, помощи нет и ожидать неоткуда, а тут еще три всадника мчатся на подмогу своему товарищу… Бедный М. погиб, слышится в свите генерала…

— М., отступай назад, — раздаются крики, — отступай, пока не поздно. — Но М. ударом штыка выбил одного всадника из седла, бросается на другого, а между тем на него мчатся новые три текинца.

— Отступай, отступай! — все громче и громче раздаются голоса.

— Нет, он не отступит, — резким голосом произнес Скобелев и, дав шпоры коню, стремительно бросается по направлению к всадникам, скачущим на М…

Вся свита ахнула от неожиданности, а Белый генерал, свалив ударом шашки одного туркмена, устремляется на другого. Те, вероятно, узнали Белого генерала, круто повернули назад и помчались в карьер… Когда опомнилась свита генерала и примчалась на поле сражения. Михаил Дмитриевич обнимал уже израненного М.

— Простите, голубчик, простите за это гадкое слово. Вы пристыдили меня, — говорил он. (6)

Во время рекогносцировок в окрестностях Ловица и под Плевною, генерал Скобелев страшно безпокоил турок. Находясь постоянно впереди войск, он, таким образом, нередко служил мишенью для неприятельских выстрелов. Под Плевною у него в один день турки убили две лошади; когда последняя упала вместе с ним, все думали, что наконец и его поразила вражья пуля, но ничуть не бывало. Через несколько минут он опять появился впереди войск, не обращая ни малейшего внимания на падавшие вокруг него пули и гранаты.

— Сколько сегодня, генерал, вы потеряли лошадей? — кто-то спросил у Скобелева.

— Всего только две, — отвечал храбрый воин. — Не знаю, право, за что турки так безпощадно преследуют моих лошадей: кажется, они им ничего худого не сделали… (6)

Зная хорошо натуру русского человека, Скобелев понимал, что усталому солдату после боя горячая пища будет лучшею наградою за понесенные труды и лишения. И вот за своими полками он постоянно возил ротные котлы. Нельзя прочий обоз брать, но чтобы котлы были взяты.

Под Ловчей в последнюю Русско-турецкую войну при штурме турецких позиций, когда утомленные солдаты остановились, говоря ему: «Моченьки нету от усталости, ваше превосходительство!», Скобелев кричал им:

— Благодетели! Каша будет, вечером кашей накормлю. Возьмите еще турецкую батарею!

И солдаты, смеясь от души, напрягали последние силы и брали неприятельское укрепление. (6)

Маститый митрополит Исидор (Никольский) очень часто проявлял остроту своего ума не только в речах, но и в деловых резолюциях.

Так, один из сельских священников Новоладожского уезда, желая перевестись в Петербург, где положение духовенства вообще очень завидно, написал о том его преосвященству и мотивировал просьбу тем, что он уроженец города Петербурга и весьма скучает в чужом месте.

На эту просьбу последовала такая резолюция высокопреосвященного: «Я сам уроженец города Тулы и, однако же, проситься о переводе на службу в тульскую губернию не имею никакого желания».

Духовенство одного столичного собора отказалось служить панихиду по М. Ю. Лермонтову, заказанную литераторами по случаю пятидесятилетия смерти поэта, мотивируя отказ тем, что Лермонтов умер не своей смертью. Тогда обратились к митрополиту Исидору. Выслушав просьбу, он ответил:

— Разрешаю не ради умерших, а ради живых по вере их! Умерших Бог рассудит! (6)

Дело истории заносить на свои страницы подвиги славы и добродетели великих людей и вообще все то, что относится к их памяти. Несомненно, история соберет и сохранит в назидание потомства и малейшие драгоценные подробности, в виде анекдотов и рассказов, о жизни и деяниях в Бозе почившего Императора Александра Александровича, Царя-Миротворца. Царя-Праведника. Конечно, и теперь уже существует, быть может, и немало устных и письменных рассказов и анекдотов из жизни Императора Александра III, но, к сожалению, нам известны только следующие немногие.

Однажды, находясь в Москве и любуясь из дворца видом на Замоскворечье с многочисленными его храмами. Император Александр Александрович сказал: «Люблю я бывать в Москве. Она храм России, а Кремль — алтарь ее». (2)

Один из русских Великих Князей беседовал в присутствии Императора Александра III с русским министром и послом одной из держав в Петербурге о значении и продолжительности разных мирных и дружественных договоров. От Парижского трактата перешли к Тильзитскому миру. Что от него осталось? Одно историческое воспоминание, занесенное в книги.

Император Александр III. слушавший до тех пор безмолвно, заметил тогда:

— Это потому, что силою и войною нельзя утверждать прочных и продолжительных союзов. — И прибавил, помолчав с минуту: — Одно время утверждает союзы, задуманные в мире.

Именно эти слова (на латинском языке) и выгравированы на золотой ленте, украшающей оливковую ветвь, которую президент французской республики возложил в 1897 году на гробницу Императора Александра III. (2)

29 августа 1890 года Император, объезжая места расположения маневрировавших войск, остановился в селе Жернове Дубенскаго уезда (с высокой горы здесь Государь с семьей и свитой смотрел на маневры, дорога к этой горе и на нее была устроена местными крестьянами в одну ночь), по обыкновению народ окружал его, вперяя взоры в светлые очи и благоговейно любуясь его царственно-величавой фигурой. Государь нежно озирал толпу, ласково и любовно отвечая на ее восторженные приветствия. Вдруг взор Государя остановился, лицо Государя приняло серьезное выражение, он протянул руку, сделал знак стоявшему в толпе одному крестьянину, которого ранее никто не замечал. Толпа мигом раздвинулась и пред светлые очи Государя предстал мужик в «спинжаке» и брюках навыпуск, на груди его красовалась медаль старшины…