Мария Сакрытина - Никаких принцев!

— Он просто тебя боится.

— Боится?

— Ну да. Вдруг ты снова из окна выбросишься. Да-а-а, я рассказал. И ты бы видела его лицо!

Я закатываю глаза и показываю Дамиану нашу с папой квартиру. Он в восторге. Я всегда подозревала, что все мужчины любят копаться во всяких там механизмах и приспособлениях вроде «а давай-ка я раскурочу кофеварку». Но Дамиан совсем не знаком с кофеваркой, впервые ее видит — и раскурочивает ее с восхищением пятилетнего мальчишки, дорвавшегося до «взрослой» техники.

А я думаю, что кофеварка будет меньшей бедой, когда папа с работы вернется.

Из квартиры у Дамиана выйти не получается, как и у Роз, — хотя он очень хочет поближе посмотреть на автомобили. Но потом я показываю ему компьютер… Чистый восторг!

— Виола, — говорит он вдруг, упоенно щелкая мышкой, — я оставлю тебя, когда твой отец приедет.

— То есть? Я хотела тебя представить и…

— И тебе не удастся сбежать от разговора, спрятаться за меня или снова солгать, — улыбается Дамиан. — Нет, Виола. Это будет непростой разговор, я не стану мешать. Я вернусь за тобой… завтра. Хорошо?

— Да? — Мне неприятно. Сбежит, да? Но он прав: мне не за кого будет прятаться. И это напрягает. Дамиан же обещал меня защищать!.. Опять я капризничаю. — Тогда тебе уже пора. Папа скоро вернется. Давай собирайся.

Думаю, Дамиан понимает, что я выгоняю его раньше, чем нужно. Но послушно оставляет компьютер и встает. Потом вздыхает глубоко, поворачивается ко мне. И решительно берет за руку.

— Виола, прежде чем я уйду, я хочу, чтобы ты знала. — На этом его запал кончается, и он смотрит на меня так, словно ждет, что я подскажу. Что?

— Знала?..

— Да. Знала. В Астрале, в том месте, куда отправила меня королева… Я действительно должен был умереть. То есть…

— Да, я знаю, растаять. Во тьме. — Сейчас он опять упрется в свою демонологию, и я совсем перестану его понимать.

— Да. Во тьме. Так вот, я хочу, чтобы ты знала: меня вывела ты.

— Я? Дамиан, я все это время сидела у трона королевы в клетке.

— Виола, ну пожалуйста! Мне и так сложно. Не ты, а… понимаешь, любовь — это свет…

Да, королева это говорила. Ну, что-то такое. Только какое это имеет к нам отношение?

— Не понимаю. Дамиан, ты целовал меня. Это не сняло проклятия. Любовь должна была снять, а не сняла — значит, любви не было. Все просто. И знаешь, я понимаю: в такую уродину, как я…

Дамиан морщится, как будто ему физически больно от моих слов. А ну и что, пусть слушает. Он первый начал.

— Ваша мачеха была права: невозможно заставить человека увидеть внутреннюю красоту. Видна лишь внешняя, и никак иначе, и только она имеет значение, потому что…

Но тут Дамиан решительно привлекает меня к себе и, не успеваю я сообразить, что происходит, целует.

Да, это не так умело, как делал Ромион. И не так нежно, как в тот первый раз, в королевском саду. Это скорее… Как будто он что-то доказывает мне, себе или, не знаю, всему миру. Напористо и решительно.

Впрочем, не это меня удивляет. Нет, совсем другое: вместо того чтобы отстраниться, влепить ему пощечину, сказать, чтобы думал в будущем и… ну и все такое, — в общем, вместо этого я целую его в ответ.

Золотого света, охватившего меня, мы оба не замечаем. Ну ладно, я замечаю, но не придаю значения. Какой там свет, когда у меня все цвета радуги перед глазами и сотня бабочек в животе!

И когда Дамиан отстраняется, я удерживаю его за плечи.

— Не уходи!

Он снова целует меня. Целомудренно, в щеку.

— Я люблю тебя. — И тут же: — Какая же ты красивая.

И только сейчас — с ума сойти, но да, только сейчас — я замечаю, что мои руки на его плечах не покрыты бородавками, как раньше, не зеленые и без перепонок. Что это очень красивые руки с узкими музыкальными пальцами и аккуратными розовыми ноготками.

И на одном из пальцев сверкает кольцо Ромиона…

— Виола, — сглотнув, тихо говорит Дамиан, касаясь носом моего носа. Мы все еще очень близко. — Я хочу, чтобы ты знала: красота — это не важно. Для меня — точно не важно. Я люблю тебя любой. Ты прекрасна. По-настоящему прекрасна. Я раньше не знал насколько. Я раньше… Тебя не понимал. Сейчас… — Он нежно убирает мои руки со своих плеч. Потом целует — каждый пальчик. — Поверь мне. Пожалуйста. Я люблю тебя. И хочу, чтобы все, даже те, кто тебя не знает, кто слеп и не замечает очевидного, видели, насколько ты великолепна.

Я смотрю, как он уходит, исчезает в портале, не в силах не только остановить его, но даже позвать.

В ответ на меня смотрит отражение из зеркала на платяном шкафу: я краше, чем была. Не знаю как, но я действительно и сама сейчас вижу: я великолепна. По крайней мере, внешне. Раз в десять лучше, чем раньше. Раз в десять лучше даже, чем Роз.

И впервые, когда солнце садится, я не сияю.

Только кольцо на моей руке сверкает в отсветах последних закатных лучей. Господи, что… что же теперь делать?

— Жабенок? — Я не замечаю даже, как возвращается папа. — Жабенок, ты здесь? Ты рано и…

И он стоит, глядя на меня, очарованный, глупо улыбающийся. Наверное, так теперь будут на меня реагировать все мужчины. Даже папа.

— Жабенок, ты прекрасна.

Я знаю. Я была прекрасна. Я всегда была прекрасна. Как я сама в это не верила?

Хорошо, что я настояла, чтобы Ромион не приходил: папа так разозлился, когда я ему все рассказала! (От папы у меня секретов нет — он слишком хорошо меня знает, и что-либо скрывать от него бессмысленно; к тому же очень сложно скрыть помолвочное кольцо на пальце.)

И да, эту ночь у нас дома не спит никто.

— Я думал, ты уже взрослая! — восклицает папа, наворачивая который уже круг от стола к холодильнику. На столе торжественно выставлен коньяк и в блюдечке — нарезанный ломтиками лимон. Знак глубокого папиного смятения: только в очень расстроенных чувствах он снисходит до коньяка.

— Па-а-ап, но я правда взрослая, мне уже шестнадцать, — всхлипываю я и давлюсь лимоном. Коньяк мне нельзя, а больше на столе ничего нет. Шоколад в доме кончился еще три часа назад.

— Ноги твоей сестры в этом доме не будет! — отзывается папа. — Взрослая? Как ты умудрилась?! Один парень тебя расколдовывает, а второй на тебе женится! Да чем вы там занимались?!

— Па-а-ап, ну я же рассказала… Так получилось… Не зна-а-ала я!

Папа останавливается у стола, тоскливо смотрит, как последний ломтик лимона исчезает у меня во рту.

— Так. Кто из них завтра явится тебя забирать?

— Дамиан…

— Это который? Который женится или который поцеловал?

— Который поцеловал.

— Отлично! — Папа пытается выпить пустую рюмку. Потом трясет ею и удивленно изучает девственно чистое дно. — Вот с ним и поговорю.