Денис Анисимов - Сын гадюки

Уомбли ускоряет темп, мелодия становится тревожной. От этого Чаушин тоже становится тревожным. Теперь он тревожная зебра, которая стоит, окруженная высокой сухой травой светло-коричневого цвета. Она не так вкусна, как трава на зеленой поляне, но зебра там никогда не была, так что рада тому, что видит у себя под носом. Пережевывая травинку за травинкой, зебра озирается по сторонам. Она в своем стаде часовой: в случае появления хищника ей нужно оповестить остальных, а хищники всегда где-то неподалеку. Вся жизнь зебры заключается в перемещении. Если долго оставаться на одном месте, точно кто-нибудь выследит, и хруст сухой ветки неподалеку – подтверждение. Среди зарослей никого не видно, но легкий ветерок приносит еле уловимый запах, говорящий: «Рядом леопард».

Часовой неистово кричит, давая знать стаду, что нужно удирать. Звуки, что он издает, похожи на смесь собачьего лая и ослиного ржания. Он продолжает отрывисто вопить и начинает убегать зигзагами в одну сторону с ветром, принесшим запах хищника. Зебра резко тормозит и резко поворачивает вбок. В этот момент мимо пролетает леопард, не сумевший уцепиться зубами за ее ногу.

Зебра убегает вслед за стадом полосатых лошадей, каждая из которых виляет, отчего в глазах рябит. Смесь черных и белых полос превращается в одно большое пятно. Ноги, головы, хвосты – все это уже не различить. Чаушин видит убегающих зебр глазами леопарда. Он делает рывок, еще рывок. Из огромной черно-белой массы, поднимающей клубы пыли, виднеется нога. Леопард хватает зубами ногу, а когтями впивается в бедро. Пойманная зебра падает, все остальные убегают куда-то далеко, на территории, принадлежащие другим леопардам. Это уже не важно. У леопарда есть ужин. Хищник раздирает тушу зебры, наедается ее внутренностями и утаскивает почти что целую ногу в свое логово, чтобы накормить двух маленьких котят.

Всю эту картину наблюдает стая кружащих в небе грифов. Они ждут, когда большой хищник уйдет, чтобы полакомиться объедками, тем более объедков в этот раз полно. Чаушин чувствует себя грифом. Сутулым, толстым грифом. Сейчас будет пир! Почти целая зебра – вот это пожива!

Стая птиц планирует прямо на тело полосатой лошади. Клювы впиваются в остывающее мясо и раздирают мышечные волокна. Маленькими кусочками грифы набивают желудки, никуда не торопясь. Эта зебра уже не убежит. Но тут трапезу прерывают смешки сзади. Пятнистые гиены. Ну все, пир окончен. Эти если положили глаз на что-то и начали смеяться, сейчас сюда сбежится целая орда – тягаться бесполезно.

Чаушин смотрит глазами пятнистой гиены, как толстые птицы улетают вдаль. Как только его сородичи бросаются к добыче, он вступает с братьями в гонку. Гиена не смакует, она ест быстро, потому что тот, кто жует не спеша, получит меньше всех. В большой семье гиен пережевывать пищу – непозволительная роскошь. Гиена настолько прожорлива, что перекусывает и глотает кости безо всякой опаски – они переварятся.

Мимо ползет гадюка. Ей нет дела до гиен и дохлой зебры. Гадюку волнуют лишь те, кого она может съесть, либо те, хочет съесть ее. Гиены ни с теми, ни с другими. Змея ищет добычу. Она не охотилась уже шесть месяцев. Чаушин чувствует ее полугодовой голод. Сейчас подойдет все, что живое и что можно проглотить. Кто угодно. Не та ситуация, чтобы привередничать.

Гадюка проползает мимо громко чавкающих гиен, набивших пасти останками зебры. Впереди трава примята. Тут только что прошел леопард, тащивший кусок мяса детям. Видно чью-то маленькую нору в земле, там, впереди, у подножья небольшого холмика. Гадюка устремляется к находке.

Путь преграждает мангуст, выпрыгнувший из зарослей и перегородивший путь к норе. Мангуст ощетинился, изогнул спину дугой, вытянул хвост к солнцу. Мангуст не намерен отходить. Он пристально смотрит на гадюку. Чаушин смотрит на мангуста глазами гадюки. Сейчас точно будет схватка. Змее нельзя бежать. Мангуст догонит и прыгнет сзади. Гадюка смотрит на мангуста, угрожающе извивается, делая вид, что готовится к прыжку, – она хочет напугать врага.

Мелодия варгана окружает их со всех сторон. Мангуст и гадюка внутри невидимого ринга, покидать который уже поздно. Чаушин чувствует, что мангусту не страшно. Он точно знает, что нужно делать. Он знал это с момента появления на свет. Врожденные инстинкты – вот его учитель в сражениях со змеями. Чаушин смотрит на гадюку глазами мангуста.

Кобра делает пару выпадов широко открытой пастью и щелкает зубами прямо перед лицом мангуста. Он хладнокровен. Это еще не настоящие удары. Гадюка провоцирует противника напасть первым. Мангуст знает, нападать нельзя. Еще чуть-чуть и змея не выдержит, атакует по-настоящему. Вот тогда будет пора.

Змея сжимает свое тело и бросается вперед. Ее клыки достают до передней лапы зверька и делают еле заметный укус. «Теперь пора», – говорят инстинкты. Мангуст пытается укусить змею в голову, но та разжимает челюсти и уворачивается.

Во время укуса змея успела впрыснуть немного яда. Она уверена: мангуст сейчас ослабнет и умрет. Гадюка чувствует себя победителем, но мангусты невосприимчивы к этому яду. Чаушин видит, как гадюка бросилась вновь. Она хочет вцепиться так сильно, как только возможно. Время словно замедляется. Мангуст прыгает вверх. Зубы гадюки задевают лишь шерсть, но пролетают мимо плоти. Мангуст переворачивается в воздухе и вцепляется зубами гадюке в голову, проламывая череп, – прямо в мозг: мгновенная смерть. Мангуст получает ужин. Эта змея больше никого не укусит.

– Хватит думать, говори, что решил! – голос Аскука ворвался в воспоминания Чаушина о ритуале звериной крови.

Сын гадюки больше не мангуст. Он снова запуганный паренек, стоящий напротив самого страшного создания, которое только можно себе представить. Один взгляд, и Чаушин превратится в головешку. Где же инстинкты мангуста, на которые он понадеялся? Где то хладнокровие, с которым мангуст смотрел на гадюку? Чаушин чувствовал лишь парализующий страх. Даже моргать, глядя в эти гигантские стеклянные глаза, было страшно.

– Чего замолк? Соглашайся! – бубнила проекция. – Все сразу станет хорошо! Станем настоящей семьей: ты, я и папа.

– Хочешь сказать, мне еще тебя целую вечность терпеть?

– Я не заставляю терпеть мое присутствие. Можешь им наслаждаться, – хихикнул голос.

– Вот ты сейчас последние сомнения развеяла! – мысленно поблагодарил проекцию Чаушин, затем открыл рот и сказал вслух: – Ты хотел, чтобы я назвал тебя отцом? Ну так слушай, отец.

– Начало мне нравится, – довольно подметил Царь змей.

– Ты вроде большой и сильный змей…

– Угу! – с согласием промычал Аскук.

– А ведешь себя как червяк.

– Чего? – Аскук поперхнулся от удивления.