Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Эшли Паркер ненавидел людей.

Не каких-то определенных людей, а человечество в целом. Все казались ему фальшивками в красивых обертках. Нет никого настоящего, все умело, или не очень умело, притворяются. Искренность погибла, и ей не суждено возродиться. Во всяком случае, не в этом мире, не в этой жизни.

Ненавидел своего отца, который оставил их еще до того, как Эшли родился. Ненавидел свою мать за то, что она была бесхребетной и уступчивой. Хотя, нет, не так. Паркер не ненавидел свою мать, скорее, парня раздражала её способность влюбляться в первого встречного и видеть в нем свою судьбу.

Вместо того чтобы отсудить у бывшего мужа алименты, она просто махнула на него рукой и принялась за обустройство своей личной жизни, которая, несмотря на её старания, все равно находилась на грани краха. Никаких подвижек в сторону улучшения не наблюдалось. Мать бегала на свидания, возвращалась под утро подшофе. Паркер слышал, как стучат в прихожей каблуки её туфель, как она сама матерится, спотыкаясь через его ботинки, или же просто так матерится, от нечего делать, а потом хлопает дверь, и она скрывается у себя в спальне. Разумеется, она не встанет рано утром, потому что у неё будет болеть голова и любое неосторожное движение может спровоцировать её на не самые тактичные действия в отношении порядка в комнате. Проще говоря, она сблюет на ковер, а Эшли придется убирать за ней. Потом она, конечно, раскается в своем поведении, будет жарить ему гренки с ананасовым джемом на завтрак, но пройдет пара месяцев, и снова появится в жизни матери очередной мужчина, который заменит ей все и всех.

Эшли ненавидел этих самых ухажеров, которые, по сути, пользовались его матерью, но никто так и не предложил ей выйти замуж; дальше пьянок-гулянок не заходило никогда. Мама запиралась в своей комнате и плакала, а Эшли стоял под дверью и пытался её утешить, хотя подсознательно мечтал о том, что однажды треснет сковородкой о голову какого-нибудь красавчика, решившего посмеяться над чувствами его матери. Мысли с каждым разом становились все более кровожадными, а ухажеры матери все моложе. Иногда Паркер ловил себя на мысли, что у матери не все в порядке с головой, раз она заглядывается на мальчиков, которые годятся ей в сыновья. Самый последний из ухажеров матери был всего на пять лет старше самого Паркера.

Эшли никогда не задавался вопросом, что именно находят в его матери другие мужчины. Но не отрицал того факта, что она красива и выглядит гораздо моложе своих лет. Ей исполнилось тридцать пять, но выглядела она на двадцать шесть-двадцать семь, не больше.

Когда ей было восемнадцать, она родила Эшли.

Тогда у нее была первая любовь, первое чувство, которому свойственна глупость и, как следствие, отсутствие мыслей о контрацепции. Школьный король бросил школьную королеву через месяц после выпускного бала, узнав, что она беременна. Фразы «У нас будет ребенок» достаточно было для того, чтобы любовь растаяла, как мороженое на солнце и улетучилась в неизвестном направлении, как и счастливый отец, который после объявления новости выглядел, будто по голове мешком ударенный.

Эшли ненавидел своих одноклассниц.

Они неизменно, на протяжении всего времени обучения делились на две категории. Школьные королевы, которые только и умеют, что о косметике, моде, мальчиках рассуждать, и скромницы, которые на все вышесказанные темы не разговаривают. При упоминании слова «секс» идут пятнами, а из одежды предпочитают только один вид, именуемый условно «балахон обыкновенный», и только потому, что в обиход введена школьная форма, единая для всех учеников, носят более-менее пристойную одежду.

Если бы им доверили разработку школьной формы, все без сомнения, были бы одеты в одинаковое рубище, которым невозможно подчеркнуть собственную индивидуальность, а лучше её вообще запрятать, чтобы никто не видел.

Эшли ненавидел своих одноклассников.

Они все так же делились на два типа. Местные короли и местные ботаники, опасающиеся гнева королей. Первый тип встречался с девушками, представительницами типа «королева», вторые обязательно были влюблены в этих самых красавиц, на своих родных скромниц не смотрели, и смотреть не собирались, а при случае отделывались высокопарными речами о том, что их отношения в школьные годы не привлекают. Они выше этого. Подобные заявления всегда провоцировали у Паркера приступы неконтролируемого хохота. Он прекрасно знал, что за этими высказываниями чаще всего прячется боязнь быть отвергнутыми.

Себя Паркер причислял к промежуточному типу. Его не привлекали королевские интриги, потому он не рвался в своеобразное высшее общество, которое при ближайшем рассмотрении являло собой сборище крашеных девиц с пережженными краской волосами. И не менее ограниченных, чем эти самые девицы, грубоватых парней, думающих о спорте, выпивке и сексе. Паркер не был выше этого. Просто скучал в компании придурков, коими считал свое окружении. О примыкании к стану ботаников и речи не шло. У тех была ещё более унылая компания.

Эшли ненавидел своих учителей, потому что все, как на подбор были унылыми старухами и не менее унылыми стариками. Женщины, забыв о том, что пришли в школу учить, а не пускать слюну на молоденьких спортсменов, отчаянно из кожи вон лезли, желая получить свою порцию внимания со стороны учеников. Мужчины смотрели с вожделением на учениц, и это было именно вожделение, а не отеческая любовь и забота. Паркера тошнило, когда он представлял своих учителей в постели с кем-то из своих одноклассников. Воображение у него было на редкость яркое и живое, а потому с представлением никаких проблем не было, а вот ненависть к лицемерам, которые должны думать о том, как вложить в голову детей знания, а не о том, что скрывается под кофточкой или в брюках, росла и крепла.

В своей ненависти Эшли был не одинок.

Посылая в мир подобный негатив, он получал ответную реакцию.

Его ненавидели одноклассники, его ненавидели учителя. Даже собственная мать время от времени заявляла, что ненавидит его, ведь это он сломал её, так и не начавшуюся семейную жизнь. Эшли хмыкал и заявлял на полном серьезе, что аборт решил бы все проблемы. Женщина обычно после этого краснела и начинала извиняться. Сынок послушно кивал головой и говорил, что все нормально. На самом деле, он давно перестал слушать, что говорит ему мать, её мнение для Паркера авторитетным не было. Его не трогали обвинения, ему не нужны были извинения. Он просто не обращал внимания.

Каждый день его проходил под девизом: «Убьем очередной отрезок времени». Больше никакого смысла в свое существование Паркер не вкладывал.