Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Это было... пресно. Да, именно так. Пресно. Как и общение с ней.

Возможно, просто сыграло свою роль неприятие, выработанное за время общения, а потому Дитрих не смог по-новому посмотреть на свою знакомую. Он никогда не задумывался о причинах своего разочарования, просто понял, что не хочет продолжения этих отношений, неважно в каком именно ключе. Ни простого общения, ни в горизонтальной плоскости. Девушка оказалась неинтересной, слишком заумной, чересчур высокомерной. По общению с ней Дитрих и составил свое мнение обо всех англичанах. И теперь ему предстояло жить в окружении таких же унылых особ, как та самая девушка.

В представлении Ланца это было подобно аду на земле.

В Германии у него тоже не осталось друзей; только те, кто вздохнул с облегчением после исчезновения источника их проблем, или те, кто мог, наконец, выдохнуть и жить спокойно, поняв, что ненавидеть больше некого, а потому можно радоваться жизни.

Дитриха ненависть со стороны окружающих радовала, он искренне наслаждался, чувствуя недовольные взгляды, направленные ему в спину и только ехидно улыбался, слыша очередное упоминание своего имени в разговоре.

Что ждет в новой школе, оставалось лишь догадываться, но Дитрих предпочитал об этом не думать. Очередное унылое сборище унылых людишек, которые по традиции будут проявлять недюжинный интерес к его персоне, пытаться познакомиться, навязаться в проводники, провести по школе и рассказать, с кем лучше общаться, а кого избегать. Эти традиции Дитриха бесили. Он сам хотел выбирать, с кем общаться, а с кем держать дистанцию. Собственное мнение волновало его сильнее мнения окружающих, чужие мысли он в расчет не брал, они все равно никогда не совпадали с его собственными.

Англия раздражала уже одним фактом своего существования. А ещё тем, что во время обучения придется разговаривать на их противном языке. Дитрих обожал свой родной немецкий и терпеть не мог английский, пусть даже и разговаривал на нем бегло. С этим как раз никаких проблем не было, языки давались Ланцу легко. Помимо немецкого и английского он немного разговаривал по-французски, правда, этот язык его веселил постоянным грассированием буквы «р», как будто у говорящего гайморит в запущенной стадии.

Дом, в котором семье Ланц предстояло жить, вопреки ожиданиям, вызвал у Дитриха бурный восторг. Лота, отступив от своей обычной любви к деревенскому стилю, выбрала для проживания достаточно мрачный дом, который целиком и полностью отвечал вкусам Ланца младшего. Он сразу же пробежался по этажам и без раздумий определился с тем, какую комнату забирает себе.

Она находилась на втором этаже.

Темные, почти черные, а на деле бордовые тяжелые занавески, не пропускавшие внутрь солнечный свет, окно, открывавшее обзор на соседний дом, который казался таким же мрачным и устрашающим. На меже, ровно посередине росло огромное дерево. При желании, встав на подоконник, можно было перепрыгнуть на дерево, пройти по ветке и заглянуть в гости к человеку, обитающему в доме напротив. Дитрих представил, что может получиться из его затеи и засмеялся. Это показалось довольно провокационным, но в то же время занятным поступком.

Скорее всего, в доме, расположенном напротив, живет какая-нибудь зануда, с мышиного цвета волосами и обгрызенными ногтями. Сидит день и ночь за учебниками, на свет не выходит. Увидев в своей комнате непрошеного гостя, она, наверняка, рухнет в обморок от переизбытка чувств. И это будет забавно.

Кровать, однако, в этой коморке была интересная, не обычный раскладной диван или убожество, свойственное стилю кантри с кованными железными спинками, а подиум, расположенный на возвышении. Дитрих удовлетворенно хмыкнул и, раскинув руки, рухнул на это великолепие. Жизнь налаживалась. У него была комната его мечты, мрачная и темная, у него была кровать мечты, даже дерево, о котором он раньше и мечтать не мог. Живя в городской квартире, он частенько думал о том, что хорошо бы отыскать где-нибудь дерево, на котором можно посидеть вечерами, но тогда ни о чем подобном и речи не шло, родители смотрели на сына с недоумением, словно он сказал величайшую глупость, и комментировать его высказывания отказывались. Теперь же у него было все.

Если бы ещё не эта дурацкая школа.

В соседнем доме царило оживление.

Его продали еще месяц назад. До этого дня новые жильцы так и не дали о себе знать, чем несказанно радовали Паркера. Он искренне верил, что жильцы в соседнем доме так и не появятся, и можно будет наслаждаться тишиной и спокойствием. Сейчас его счастье находилось под угрозой срыва. Нехорошее предчувствие нашло подтверждение уже в том, что Шанталь оживилась и начала прихорашиваться перед зеркалом, как делала всегда, желая расположить к себе новых людей. При этом по дому она могла ходить в очень «вдохновляющих» вещах: махровых халатах, застиранных майках и шортах, сделанных из бывших спортивных брюк. На лице маска из глины или кружочки огурца, а на голове тюрбан из полотенца или бигуди. В такие моменты Эшли считал за счастье, что ухажеры матери не видят её в повседневной жизни. У большинства из них случился бы культурный или некультурный шок.

Шанталь сидела перед туалетным столиком, внимательно рассматривая «тяжелую артиллерию» косметического фронта, а именно накладные ногти и ресницы со стразами. Думала, стоит ли тратить их сейчас или же подождать более подходящего случая. Несколько раз взяла и снова отложила их в сторону. Ей показалось, что она видела среди соседей мужчину, или даже двоих мужчин. Один, судя по всему, был ровесником её собственного сына, второй был старше, лет на двадцать. То есть, примерно ровесником самой Шанталь. Её богатое воображение нарисовало яркие картины семейной драмы, когда семья из отца и сына, оставшись без матери, решила переехать на новое место, начать жизнь заново. В этой постановке ей отводилась одна из главных ролей. Согласно сценарию мужчина должен был найти утешение в объятиях самой Шанталь, а мальчик получить в её лице новую, любящую и заботливую мать. О том, что и собственному ребенку ума дать не может, женщина не задумывалась, она надеялась на благоразумие Эшли, и, надо сказать, он частенько оправдывал её надежды. Был на порядок самостоятельнее своих сверстников, разве что навыками общения не очень владел и, если не желал идти на контакт с кем-то, то никто и заставить его не мог. Пусть хоть земля содрогнется, он ничего предпринимать не станет. Железное решение, которое принимается один раз и на всю жизнь.

Женщина в очередной раз потянулась к коробочке с накладными ресницами, решив, что все-таки стоит попытать счастья. Эшли, стоявший в дверях и наблюдавший за этим представлением, не удержался, коротко хохотнул и заявил решительно: