Леонид Резников - Тришестое. Василиса Царевна

– То не бред – то притча.

– Да ну тебя, Потапыч, – отмахнулся от него царь Антип. – Глупости все енто. А мыслю я так…

– Голова! – опять вставил боярин Трофим, который сидел будто на иголках и ни о чем другом думать не мог, как о мечтаниях своих.

– Да погоди ты! Зарядил одно и то же. Я и слова-то молвить не успел.

– А у тебя, надёжа-царь, что ни слово, так мысль глубокая, – заискивающе брякнул боярин Трофим.

– Ан верно глаголешь, Трошка! – приосанился царь Антип, плечи старческие расправив. – Так вот вам мое слово, коли так: невестки должны будуть показать, каковы они из себя стряпухи и рукоблудницы.

– Рукодельницы, – поправил боярин Семен Потапыч, перекрестившись.

– А я чего сказал? – рассеянно глянул на него царь Антип.

– Повторить боязно да грешно, отец родной, – кхекнул в бороду боярин Семен.

– Разве? Не помню. – Царь Антип задумчиво почесал ладонь пальцами, снял с головы корону, поскреб макушку и водрузил корону на место. – Послышалось тебе, чай. Так вот, пироги есть будем, кады невестки-то спекут их.

– Так это ж… – Лицо у боярина Филимона сильно вытянулось.

– Чего?

– Дык… – Боярин Филимон все мялся, не зная, как мысль свою выразить, царя-батюшку не обидев и под нагоняй новый не попав.

– Боярин Филимон сказать хочет, – быстро смекнул Семен Потапыч, в чем загвоздка вышла, – что голодом нас всех уморить хочешь, отец родной. Да во первой черед себя.

– Истинно так! – разулыбался Филимон, так все хорошо вышло: и гроза миновала, и мысль свою до царя-батюшки мудрую донес.

– Энто с чего же?

– А с того, надёжа-царь, что дочери наши не приучены работу холопскую справлять, не дело то! – пристукнул посохом боярин Семен.

– Во как! А к чему ж они у тебя приучены ? – прищурился царь-батюшка. – Пузо набивать да в потолок плевать?

– Знамо, на том стоим, – гордо ляпнул боярин Филимон.

– Рожать еще, – добавил боярин Трофим.

– Ишь ты! Ужо приучил?

– Э-э… о будущем мыслю, царь-батюшка. – У боярина Трофима щека так и дернулась: намекает на что царь-батюшка али так, к слову ляпнул?

– Ну-ну, мыслитель. Так энто вы что ж, мне дармоедих своих подсунуть решили, мол, пущай теперича государственные харчи жрут и в носу ковыряють?

– Не обеднеет, чай, государство-то! – буркнул окончательно разобидевшийся на царя боярин Трофим.

– Э не-ет! – покрутил царь Антип пальцем. – Не пойдеть, господа дерьмократы. Коли у них руки из вон откендова растут… Мне и своих дармоедов хватает.

– Это ты про кого, царь-батюшка? – насторожился боярин Семен.

– Да все про них, про дармоедов-то. В общем, пустое все это. – Царь Антип прошел к трону, взобрался на него, смерил бояр думских решительным взглядом и посохом пристукнул. – Будет так, как сказывал. Нет пирогов – нет свадьбы!

– А… – поднял руку боярин Филимон.

– Ты, Филька, по делу али опять о пузе своем печешься?

О чем пекся боярин Филимон, узнать царю-батюшке так и не привелось, поскольку на дворе загрохотал колесами возок, и бояр будто ветром сдуло. Смотреть рванули, кто приехал.

– Э-хе-хе.

Царь Антип сполз с трона и заковылял вслед за боярами на двор царский, гостей встречать.

Трое бояр – Семен, Василий и Филимон – сгрудились на крыльце. Щурясь от яркого солнца после темной залы, с завистью взирали они на возок, груженый сундуками. На сундуках гордо восседали Данила с невестой своей Глафирой – платье на ей новое, шелковое, пальцы в перстнях тяжелых, шею лебяжью тяжелые бусы к земле гнут. На голове кокошник простреленный красуется, как символ счастия привалившего. А вокруг возка боярин Трофим вьется, посохом сундуки обстукивает, понять пытается, чего в них и не много ль из дому вывезли – не одна ведь дочка, а цельных четыре, и всем приданого подавай!

Как остановился возок, Данила спрыгнул с него, руку невесте подал. Та в руку предложенную пальчиками элегантно вцепилась, улыбку изобразила, ножку то так поставит, то эдак, ан никак слезть с возка не получается: то платье узкое мешает, то побрякушки перевешивают. А царь Антип на крылечке стоит, бороду в кулаке мнет и тихонько посмеивается.

Мучилась Глафира, мучилась, а опосля плюнула на приличия глупые и бухнулась в объятия Данилины. Тот едва подхватить ее успел – так бы и брякнулась наземь. Постоял Данила с невестой на руках, повертелся туда-сюда – не знает, чего с ней делать: то ли на землю спустить, то ли прямо так и несть к царю-батюшке на поклон-благословение. А Глафира уж к нему ластится, ручками шею Данилину обвила, головку на плечико приложила, любовь свою, значит, демонстрирует да в царя-батюшку глазками стреляет – вот она какая я верная.

– Чего ты в нее вцепился-то? – разрушил царь Антип идиллию ихнею в единый миг. – Калека, что ль, какая, ноги не ходють?

Глафира так ротик напомаженный и распахнула. А Данила Царевич залился краской и спустил с рук невесту. Стоят оба, словно дурни, как дальше вести себя не знают.

– Нет, ходючая, – обмахнулся ладонью царь Антип. – А я уж думал, Трошка брак какой подсунул. А руки-то у ей правильно растут али как?

– В верном месте, не сумлевайся, царь-батюшка, – горячо заверил боярин Трофим из первого спущенного наземь сундука, в который забрался по самые плечи, вороша в нем тряпки. – Я уж расстарался.

– А мы вот поглядим на твои старания.

– Погляди царь-батюшка, погляди. – Боярин Трофим покончил с одним сундуком и полез в другой.

– Матерь Божья! – подивился царь Антип, глаза широко распахивая. – Да куда ж тряпок-то столько?

– Дык куды ж бабе-то без тряпок! – буркнул из сундука боярин Трофим. – В тряпках-то, почитай, весь ейный смысл и кроется.

– Да ну? Слишком много в ней смысла будет! – дернул царь Антип посохом. – Эй, грузи обратно! – скомандовал он слугам.

Двое здоровенных бугаев отодвинули боярина Трофима, захлопнули сундук и, шутя, вскинули его на возок.

– Да как же энто, отец родной? Да что ж энто деется-то? – перепугался боярин Трофим, всплеснув руками, и вцепился в другой сундук, а Глафира стала бледнее белил, что обильно покрывали ее холеное, с тонкими чертами личико.

– А что, прикажешь мне цельный склад строить для ее барахла? Чай, не заграница тут у нас, дефилями вилять да народ смешить. Грузи!

– Не дам! – вцепился боярин Трофим в последний сундук. – Царь-батюшка, помилуй! Баба же…

– Ладно, чего уж, – смилостивился царь Антип. – Энтот оставь. А ты, кобылища, – обернулся он к стоявшей столбом невестке, – чего рот-то раззявила? За хозяйство принимайся. Филька вон, поди, без пирогов уж извелся весь.

– Ох, извелся, – покачал головой боярин Филимон. – Мочи уж нет, как жрать хочется.

– Вишь? – мотнул головой царь Антип.

Глафира ротик захлопнула, головку к супружнику своему будущему повернула и глаза округлила, мол, не поняла ничего. А Данила только плечами пожал.