Кирилл Баранов - Птица огня

Тот скоро добрался до опушки и тотчас свернул с дороги в лес, пробрался крайними кустами базилика и скрылся где-то между корявыми, изогнутыми страшными загогулинами деревьями. Сколько времени у него есть? Ну минут пятнадцать волки будут заняты уж точно. Затем минут пятнадцать можно накинуть за возможные рецидивы. Затем сборы – не бросишь же так вот запросто награбленное! Впрочем, могут выслать нескольких молодцев вперед… Нет, и это вряд ли – кто ж пойдет вперед, оставляя награбленное без присмотра таким-то товарищам?! Это ж, считай, что бросить свою долю на растерзание волкам… Так что сперва все поделят, все разберут, все распихают. Поэтому где-то на час форы рассчитывать можно. А потом что? В лесу волкам проще…

Музыкант оглянулся в поисках тропинки. Где-то в этих местах он свернул лет шесть-семь назад, когда также спешил в Веренгорд. Тогда тропинка шла сквозь ущелье по болоту, заросшая и дикая, но все же шла. Сейчас же, как ни искал, как ни рыскал он между сплетенных веток голых почти деревьев и голых совсем кустов – ничего не нашел. Только птицы кое-где крыльями хлопали да, обняв ветки, спали замаскированные змеи.

Он посмотрел наверх, но горные вершины из леса не просматривались.

Пока искал тропинку не успел заметить, что небо, и без того пасмурное, совсем заволокли черные тучи и внизу, под корявыми деревьями, стало темно. Была уже поздняя осень, скоро сядет солнце. Кривые ветви обволакивали путника со всех сторон, заламывались грубыми, мрачными узорами, паутинами. Прорвавшись сквозь сеть кустов, музыкант наткнулся на сваленные кучей, покрытые темным мхом камни – чья-то древняя могила или ритуальный объект. По камням ползали зеленоватые муравьи. Музыкант вновь обшарил взглядом землю и теперь лишь заметил, что последний час шел по густому болоту. Ноги в нем вязли, чавкало и пованивало. Начал робко капать дождь.

Музыкант ускорил шаг, поспешил взобраться на холм. Дождь все усиливался, а вскоре, когда стемнело совсем и пришла безлунная, беззвездная ночь, обрушился свирепым ливнем. Потоки грязи и воды понеслись по склону холма навстречу уставшему человеку, который еле-еле полз вверх от одного дерева к другому. Ноги то вязли в этой бурлящей каше, то поскальзывались. И несмотря на беспрерывный шум со всех сторон – музыкант уловил слева от себя клокочущий, низкий грудной рев, потом чуть позади, а потом справа, совсем близко. Как будто стоит руку протянуть – и засунешь ее в то место, откуда рев этот вырывается. И тотчас ему, этому первому ворчуну, ответил второй – позади. А следом – третий, четвертый. И все вроде бы и близко, а не поймешь откуда… В паузах между грозными воплями музыкант различил другой звук – ритмичный и какой-то механический, чем-то похожий на змеиную трещотку. И в тот же миг сверкнула над лесом молния, осветила недалеко впереди, между спутанными ветвями деревьев, угрюмо нависающую скальную вершину – тяжелую и устрашающую, похожу на гигантскую голову. Следом врезал такой гром, что поток воды с вершины бросился лавиной, точно кто-то сверху швырнул его из громадного ведра. Музыкант удержался, вцепившись за дерево. Но пока стоял вот так, в обнимку со стволом, заметил в темноте зеленоватую точку. Глаз. Всего-то один глаз… А в стороне и позади – еще один, и еще.

Бросив липкое дерево, музыкант помчался вверх, поскальзываясь, падая постоянно, цепляясь за острые, колючие ветки, расшибая колени о камни. Нацелился сразу на вершину, но тотчас сообразил, что до нее не добраться, да и не нужно это. Снова блеснула молния, и он невольно обернулся, надеясь разглядеть в ярком миге света то одноглазое, что скрывается между ветвями, но ничего не увидел кроме поседевшей на мгновение ночи.

Что-то прикоснулось к его ноге – что-то холодное и мягкое, и тотчас вновь защелкала жуткая трещотка. Музыкант машинально отдернул ногу, но та съехала по мокрой грязи. Он поскользнулся, упал руками в воду, но, подгоняемый рычанием со всех сторон, вскочил так быстро, что потерял уверенность в том, падал ли вообще.

Молнии не унимались, а гром вторил без перерыва, тотчас, словно спаяны они были в единое целое.

Лес закончился, но темень вокруг стояла по-прежнему невыносимая – решительно ничего не было видно. Только когда молнии в какой-то момент разорвали это черное покрывало, он заметил, что бежит уже не среди деревьев и кустов, а по ровному, хоть и разбитому ямами полю. Вдруг подумалось, что теперь можно немножко успокоиться, передохнуть, но тотчас где-то рядом раздался яростный рык.

Прошло немало времени, прежде чем музыкант разглядел в черноте ночи огонек. Спустя минуты к нему прибавился второй, а потом сразу несколько. Это были огни человеческого жилища, свет из окон. В блеске молнии музыкант успел различить огромное строение впереди и по общим очертаниям сообразил, что перед ним храм или монастырь.

Он налетел на дверь его и стал тарабанить изо всех сил, пытаясь этим грохотом переорать ливень, и все оглядывался в поисках жутких зеленых глаз. Но тут в голову пришла совсем другая мысль, и кулак, пытавшийся выбить дверь, разжался, рука остановилась. Что если это даришанский монастырь? Шварзяки ведь давно сообразили выгоду в почитании не только ханараджи, но и государственной религии, сами себя назвали поборниками веры и защитниками богов, сколько бы их там ни было. Обвешанные символическими даришанскими кольцами, демонстративно религиозные, они тут и там обрушивались на почитателей других религий и сект, недовольных диктатом власти в вопросах веры. Слишком безграмотные, чтобы понимать и слишком циничные, чтобы верить, они прикрывались щитом веры во всех своих злодеяниях точно так же, как и щитом верховной власти. И представители веры, по крайней мере, государственной, даришанства, отвечали им взаимностью, раздавали регалии и титулы, вносили имена главарей шварзяков в молитвенные списки и освящали оружие, которым те потом крушили головы несчастных, перешедших им дорогу, будь они хоть трижды даришанами. И разумеется, им давали кров в даришанских монастырях…

Музыкант хотел глянуть на формы башен и крыш в свете следующей молнии, но не успел – дверь зашумела и в проем высунулась голова в плотно облегающем череп капюшоне.

– Чего надо? – злобно спросила физиономия сиплым голосом.

Музыканту подумалось, что даже «я вас люблю» этот голос произнес бы так, будто вот-вот топором хватит.

– Пустите переночевать, – сказал музыкант, а сам все пытался рассмотреть очертания стен.

– Пошел вон, – прошипела голова, и музыкант обратил внимание, что на той нет ни бровей, ни ресниц, да и зубов во рту, похоже, тоже не имеется.