Купава Огинская - Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве

Но это было тогда, а сейчас что-то зашуршало в кустах, предостерегающе ухнула сова. Совсем рядом в темноте кто-то засмеялся. И Марька понесла, словно под хвост кнутом ужаленная.

Сначала я еще пыталась ее остановить, кричала, тянула поводья, надеялась взять ситуацию под контроль, но обезумевшее от страха животное ничего не чувствовало и на знакомые еще с жеребячьих времен команды не реагировало. Потому пришлось мне смириться, прижаться к лошадиной шее, пряча лицо, а главное – глаза от хлестких веток, дожидаясь, пока безумие схлынет и Марька успокоится.

Невнятный смех, едва слышный из-за свиста ветра в ушах, и бросающие в дрожь шепотки, преследовавшие нашу сумасшедшую скачку, заставляли меня малодушно надеяться, что остановимся мы нескоро. Желательно в каком-нибудь тихом и спокойном месте, куда нечистой силе путь закрыт.

А остановились у реки.

Бурный поток пенился и шипел. Это-то шипение чем-то особенно сильно напугало Марьку… да и меня, если уж быть честной. Пусть в походы с дядькой я не ходила, да и охоту не сильно жаловала, но карту наших земель знала хорошо. И точно могла сказать, что таких неспокойных и широких рек у нас не было.

Как и мрачных еловых лесов, что возвышались на том берегу угрюмой тревожной стеной.

Наши леса славились мощными дубами да хрупкими березками, но никак не таящими угрозу елями. Их у нас и не было почти. Лишь в глуши, близ Рудных болот, разросся небольшой еловый лес, в самом сыром да топком месте, словно предупреждая всех случайно забредших путешественников об опасности.

Здесь же опасность была везде.

И чувствовала это не я одна. Кобыла резко встала, чуть не выкинув меня из седла, трусливо попятилась от реки, тряся головой и прядя ушами, сопровождая свое отступление жалобным ржанием и пофыркиванием.

– Нельзя, Марь, нельзя обратно, – с трудом справившись с пятившейся лошадью, я спустилась на землю и обняла ее за шею, – там опаснее, чем здесь.

Может быть, лишив себя косы, совершив такую вопиющую глупость, я утратила право зваться Премудрой, но не растеряла знаний. И была уверена: дорога, что вывела меня из Тающего леса в это опасное место, обычной не была.

Ночь – время нечистой силы, об этом даже дети знали. Нельзя ночью в одиночку бродить, а если уж понесло лихо в путь после заката, то ни в коем случае с дороги людской не сходить, на голос не идти и на вопросы повстречавшихся на пути незнакомцев не отвечать. Иначе заманит нечистая сила на свою тропу да загубит.

Неосторожным в наших землях быть опасно…

А я сглупила, не заметила недоброго умысла и угодила в чью-то чужую злую игру. Сначала заманили на тропу, закружили, запугали да выплюнули в незнакомом, но страшном месте, не иначе ожидая, что я обратно брошусь.

Знакомы мне были такие игры, не раз я их видела в исполнении домашних котов. Развлекаясь с пойманной мышкой, они дарили ей призрачную надежду, ждали, пока жертва поверит в спасение, а потом ловили.

Сейчас я была той самой мышью.

– Тише, девочка, – срывающимся голосом пыталась успокоить я лошадь и саму себя, – все хорошо будет. Мы выберемся отсюда.

Марька мне не верила. Я себе тоже особо не верила, но упрямо обнимала кобылу за шею, гладила по щекам и шептала, шептала в подрагивающее пушистое ухо:

– Главное – солнца дождаться, а там уж нам никто страшен не будет. Вот увидишь.

– Люблю наивных дурочек, – признались насмешливо из темноты, – они самые вкусные.

Сердце пропустило удар, скованное ледяной корочкой животного ужаса, а я лишь крепче прижала к себе Марьку. И зажмурилась.

Главное – не разговаривать с ним, а лучше даже не смотреть. Оберегов у меня много, и все они исправные, специально для княжеской дочки сделанные. Вреда мне причинить незнакомец не может… если я сама ему этого не позволю.

Недолгая выжидающая тишина была оборвана недовольным:

– Некрасиво игнорировать того, кто хочет тебе помочь, – с осуждением сказали мне. Звука шагов я не слышала, но голос раздался совсем рядом. – Ну же, посмотри на меня.

Уткнувшись носом в лошадиную гриву, я упрямо продолжала молчать. Помочь он мне желает, как же. То-то первым делом мои вкусовые качества оценил…

– Чего молчишь? Родители запрещали с незнакомыми нелюдьми разговаривать? – насмешливо вопрошал он, не желая отставать. – А если мы познакомимся? Меня Тугарин зовут. Тугарин Змей.

Я молчала. Дядька бы мною гордился. Панике не поддалась, не разревелась, встречу с опасной нечистью переношу стойко. Не вздрогнула даже, когда он назвался.

Хотя про семейку Змеев во всех государствах только плохое рассказывали… но самым страшным было даже не это – жили Змеи в Тринадцатом государстве. В Кощеевом царстве. В самом мрачном и опасном месте, от которого земли нашего царя отделяло целых три государства.

И меня тоже отделяло, пока я на тропинку не встала.

Теперь мне предстояло как-то выбраться из Кощеевых земель и преодолеть не менее опасное царство Несмеяны… Дальше-то все было уже не так страшно. Триодиннадцатое государство еще при правлении дедушки нашего царя заключило с нами мировую, так что встретят меня там радостно и отправят куда попрошу.

Главное – отделаться от Змея и выбраться из этих гиблых мест.

– Глухая, что ли? – Тугарин между тем отставать не спешил.

Я стояла как каменная, утверждая его подозрения. Пусть лучше считает меня глухой, авось в покое оставит.

– Ну ладно, глухая, – решил он после нескольких мгновений тяжелых дум. – Тропинка кого попало к Гиблой реке не выводит, значит, придется тебя в замок вести.

И вот тут я чуть было не совершила ошибку, так велико было желание воскликнуть «Нет!». Сдержалась, лишь вскинулась да глаза открыла, чтобы совершенно невоспитанно вытаращиться на стоящего передо мной мужчину… несколько чешуйчатой наружности.

– Слышишь! – хохотнул он. – Точно слышишь!

Тугарин был высок, богатыри наши, конечно, в росте ему не уступали, а шириной плеч и превосходили, но не было в них этой подавляющей звериной мощи, что сейчас пригибала меня к земле. Он был нечистью, очень сильной и очень опасной.

Непривычно гладкое, безбородое лицо поражало резкостью, неправильной прямотой линий и нездоровой бледностью кожи, выбеленной серебряным сиянием полной луны. Глаза Змея в темноте казались бездонными, лишь тонкий ободок радужки сиял тихим зеленым светом. И чешуя, едва заметно зеленевшая на висках, поднималась вверх по коже и пряталась в темных волосах. Длинных, но не перехваченных очельем, как это у нас принято, а собранных в хвост.

По бледным его губам блуждала легкая улыбка.

И я сделала то, что на моем месте сделал бы любой нормальный человек, – медленно попятилась от него. Марька, которую я продолжала обнимать за шею, недовольно фыркнула, но послушно побрела за мной.