О.Покровский - В заповедных и дремучих

Где-то справа, по-над лесом, вскарабкалась выше самых могучих верхушек луна. Чуть прищуришься, ан- золотое яблоко, с одного боку стукнутое и едва заметно смятое. Сразу понятно, что спелое и ароматное. Звёздочек пока мало, раз-два и обчёлся, но день стал скудеть часами, оглянуться не успеешь- засверкают рассыпанным просом на небесной «Большой дороге», освещённой катящейся с верхотуры луной. Люд лесной с сумерками стал по домам расходиться. А то как же, последние деньки сено просушить, а кому хмелю набрать, диких ягод насушить, опять же- к осени крыши подлатать, погреба, да клети проветрить. Едва управишься, там уж полевые работы начнутся, огородики рук потребуют, дальше – птицы к югу потянутся… Откормленные, ленные, такие зимой нужные, вкусные… А оно, между прочим, во всех землях, где про ордву знают, почитают каждого их них удачливым охотником, и не напрасно. Бьют они птицу осенью сильно и много, иначе не прожить многоснежную лесную зиму. Но бьют умно и бережливо, как деды и прадеды завещали. А предки- они если что не так, и предъявить могут. Не зря же на каждых ордовских поминках старуха, видящая души умерших, перечисляет всех, кто пришёл из того мира и пересказывает, о чём они говорили за столом. Так ордва и жили век за веком, новому обучаясь, да старого не забывая. И наш герой неожиданно обнаружил в себя приязнь к неспешной, текущей подобно чистой полноводной реке их жизни. Да и не только их, а и своей, которая сколько уж времени неотделима от радостей, печалей и забот бесхитростных местных обитателей.

Весь мир, полагаю, знает историю о том, как поймал в свое время деревенский увалень щуку и отпустил ее в реку, поддавшись на уговоры. И многие помнят, что щука та отблагодарила Эмилио, на Родине, правда, тогда звали его на свой привычный лад Емелей, возможностью щучьим велением и его, Емелиным хотением выполнять неисполнимые в принципе желания… Неисполнимые, если не захотеть сильно-пресильно. Именно с желанием и настроем на чудо у парня и были проблемы.

Если дело, скажем, касалось выпроваживанием младшего, каковым он был в семье, из дому за дровами, тут у любого получится захотеть, не расставаться с теплой печкой в трескучий мороз… И печь послушно повезла бы его в заснеженный лес. Другое дело- как бы посмотрели домашние на то, что избе на пользу бы точно не пошёл печкин выезд… Дальше же, особенно в случае, когда необходимо было желание придумать, веление-хотение не шло, и простое дело, не говоря уж о чудесах, оставалось несделанным. Надо ли говорить, сколько пришлось вынести человеку и каких трудов стоило жить и трудиться наравне с братьями и односельчанами. Но склонности к крестьянствованию у себя Емеля не замечал, в один прекрасный день собрал тощую сиротскую суму и подался с благословения старших в город. Парнем он слыл необидчивым, и совсем не думал, прощаясь, что родные вздохнут облегчённо, когда, проснувшись наутро, увидят, что он, передумавши, не вернулся домой. И кого должна волновать Емелина оплошность, в результате коей он, вознамерившись воротиться к ночи назад, просто-напросто заплутался в лесу и вышел, таки на рассвете на большак, идущий в сторону города. Тут уж из одной только лени и пойдёшь, пожалуй, куда ближе шагать.

Большая жизнь принимала всех и затягивала в водоворот кажущихся важными дел навсегда. Белкой в колесе иной так и прокрутится на одной улице в погоне за лучшей жизнью, а догонит ее только на тихом погосте, где уж никто тебе не помешает вволю выспаться. Мало, кто, очнувшись и бросив город возвращался к веками освящённому крестьянскому житию. И Емеля, пришедши, сменивший имя на звучно иноземное «Эмилио», не оставлял даже самой мысли о возвращении. При своей смекалке и способности находить малотрудные занятия, сыром в масле надеялся кататься в наискорейшем будущем. Но совсем по-другому считал город. Требовался ему народец неутомимый, вынужденно трудолюбивый, да за гроши от зари до зари вкалывать готовый.

Пристроился парень к одному дельцу, пристрогался к другому делу, попробовал в третьем хозяйстве, четвёртом… в пятом дворе… Никто не торопится, не спешит таланты его природные замечать, да развивать- использовать. А и более того, платить по договору не желают, де и нерасторопный он, и старания должного не кажет. Даже при обхождении Емелином и уважении к хозяевам, снисхождения в работе не делают. Как тут раздобреть, да подняться? С лица парень сходит, голодает, худеет, и в выборе своём сомневается.

Не знаю уж, куда бы занесла нелёгкая нашего героя, кабы не привели его ноги сами собой на базар. Именно в то время и точно в такое место, где, да когда невзрачно клочкобородый перестарок-дружинный, бекая, запинаясь и торопясь зазывал молодцов во товарищи за море пойти. В момент смекнул парень, что окромя корабля работы сыскать в плавании негде, раздвинул толпу, плечи развернул, ими поводя вправо-влево вышел вперёд, шапку в кулак зажал, встал над дружинным, ждёт…

И как издавна водилось, вопросы спрашивали, и зелена вина чарку, как положено, для, значит, испытания воли и стойкости, подносили, и хитрые загадки с «двойным дном» загадывали. Всё парняга прошёл, всех подвохов обошёл, чать языком ворочать, коли ум остёр, да насторожен, – дело обыкновенное. Стоит Емельян, старшим испытуемый, на виду сотен и сотен народу, а заместо того, чтоб стушеваться, всё только уверенней говорит, да, вроде, с каждым ответом даже росточком выше становится. Чувствует, что будь хоть сам главным ватажным, такого, ответчика принял бы непременно. А и как иначе, коли вдруг оказалось, что состоит он из одних лишь достоинств, чего о себе досе и не знал, хоть и догадывался частенько…

–А в бою то силён? – Он смотрел на Емелю хитро прищурясь. Емеля хмыкнул и кивнул: -Так в деревне тоя команда, где я, завсегда побеждала. Это уж любой скажет. -И стал молча, но с некоторой, всё же, дрожью в душе, ждать решения, честными глазами оглаживая дружинника.

И то, пожалуй, что никто бы не смог сказанное опровергнуть. Правда, немного не так всё малость обстояло… Не там, где он- победа, а чаще бывало, что как раз там, где победа, там и наш хитрец оказывался. Нетрудно было парняге и за ватагу правого конца деревни вступиться, в которой верховодил старшой брат, на том конце построившийся, и за левую окраину, где и сам он, и середний братан проживали… Да и вступал-то Емеля в бой, молодецки эхнув и отбросив тулуп в сторону, когда бойцы теснили уже соперника бесповоротно и решительно. А победа что? Победа, как известно, благоволит находчивым. И стоял Емельян, гордо выпятив грудь, да задравши нос, пока не услыхал заветное «Годен». После этого, приосанившись, отошел несколько в сторону, победителем поглядывая по сторонам, и млея от завистливых взглядов городских парней.