Николай Шмигалев - Какого лешего?!

– Да я ничего такого и не думал, – пожал Бульгун плечами. – Я к вам отношусь как и к другим. Не разделяю по важности и полезности. Каждый свою лямку тянет. Главное, чтобы по правилам все было.

– Вот! – подпрыгнул Стопарь. – По правилам! То-то и оно, что для нас правила очень жесткие установлены стариком Родом испокон веку. Чуток переусердствовал и баста. Из-за чего мы с братвой, как говорится, по лезвию ножа ходим. Другим свободы и творческого простора больше дано, а мы в такие рамки загнаны, что в пору волком взвыть или… спиться. Правильно я говорю, братцы?

– Угу! Верно! Точняк! – теперь уже угрюмо закивали Жбан, Пузырь и Фуфырь, продолжавшие сидеть на своих местах.

А ведь им и впрямь несладко приходится, подумал леший, припомнив ту грустную историю с Рюмашкой, которая, если бы не его вмешательство, могла закончиться весьма трагично для последнего.

– Тут я с вами полностью согласен, тяжела ваша рюмаха! – чистосердечно заявил Бульгун и в эту его честность Стопарь сразу поверил.

– Ладно, проехали! – добившись от лешего признание нелегкой доли злыдней, примирительно произнес их атаман. – Так ты точно не хочешь ничего попробовать, Бульгун? – еще раз предложил Стопарь. – Вот, хотя бы медовушку. Сладенькая, говорят, и идет так легко аки водичка дождевая.

– Благодарю, не буду!

Атаман злыдней многозначительно хмыкнул. Он был доволен твердостью взглядов и понятиями лешего.

Стопарь давно и много слышал про Бульгуна. Странный этот леший был, своеобразный: с одними, с теми, с кем бы не стоило тягаться, он был несговорчивый; с другими, кого можно было не замечать, добродушный. Не такой как другие лешаки. Говорят, дружбу водил с водяным и каким-то банником. Вон Рюмашку у себя в лесу приютил, не постеснялся. А сейчас и вовсе подвязался против ведьмака переть. Стальные видать у него… эти… там ещё буква «Ц» в середине слова… а-а, прынцыпы. С таким чудаковатым лешаком не западло было и скорешиться.

– Ну коли пить не хочешь, чего сидеть, – хлопнул себя по коленкам Стопарь, – пора двигать. Как говорится: время – деньги, деньги на бочку, а бочку до дна, да за воротник.

– Как? Прямо сейчас двинем?! – удивился Бульгун, – Я тут хотел кое какие детали плана обсудить.

– Да, брось ты! Война план покажет! – подмигнул лешему удалой атаман злыдней и добавил, чтобы не показаться безбашенным на всю голову: – По дороге порешаем дела наши скорбные.

– Ну, коли так… – поднялся леший с пивного бочонка. – Двинули!

Бульгун проскользнул в прощелину между половицами.

– Пузырь, ты за старшего! – распорядился напоследок атаман. – В мое отсутствие, чтобы ни одного алкаша не прозевали. Глядите в оба!

– Будет исполнено, бугор!

– Вернусь, проверю!

Стопарь погрозил своим пособникам и выскользнул из логова следом за лешим. Как говорится: время – деньги, деньги в кубышку… ну в общем что-то типа того.

Ведьмак неторопливо ехал на своем верном вороном коне по лесной просеке и неприятно удивлялся тому, сколько в живописных и, вместе с тем, глухих лесах этого таёжного княжества всякой «нечистой» всячины. Своим колдовским взглядом ведьмак видел сквозь зеленые стены густых зарослей очертания и образы разных тайных сущностей на сотни ярдов, которые испускали невидимое обычному человеческому глазу свечение, вызванное незаурядной силой этих сущностей. К слову сказать, ведьмак мог увидеть «нечисть» и под землей, на глубине до пяти футов, и под толщей воды – до одного кабельтова, и, без сомнения, в самой вязкой болотной трясине, где-то почти до фурлонга. На открытом же пространстве, вся «нечисть» для него была и вовсе как на ладони. До самого горизонта мог он «видеть» этих ненавистных ему окаянных тварей.

Он был одним из тринадцати ведьмаков, точнее тринадцатым. Слава о нем гремела далеко за пределами того эрц-герцогства, где он когда-то появился на белый свет. Его деяния были широко известны как людям, так и нелюдям. И хотя он боролся в основном с "нечистью", боялись его и те, и другие одинаково. Ведьмак же не боялся никого ни людей, ни нелюдей. С последними же он всегда упорно искал встречу, где бы то ни было и сколько бы их не было.

В дорогу ведьмак облачился в свое обычное походное платье, поверх которого был надет черный плащ с глубоким капюшоном. Из-под плаща выглядывала самая главная драгоценность ведьмака – обережный амулет, висевший у него на шее, на толстой золотой цепи. Этот амулет стоил целое состояние, он был выплавлен из золота и инкрустирован девятью магическими камнями, тоже, кстати весьма драгоценными. В оберег были вплавлены: кусок топаза – что помогает от дурного глаза, фрагмент оранжевого опала – чтобы нечисть не достала, осколок аметиста – что уберегает от чудищ когтистых; пятикаратный рубин – держит в норме холестерин, уменьшает адреналин и отпугивает образин; иссиня-красный сапфир – любой яд превращает в кефир, а обычный кефир – в эликсир; ещё камень, что зовут изумруд – сбережет от серьезных вирусных простуд; оливковый морганит – что проклятье всегда отразит; оранжево-желтый гелиодор – порче и пагубе даст отпор; а ещё кусочек лучистого циркона – от оборотней и зомби круговая оборона.

Но самое главное, конечно же, было не во внешней красоте амулета, стоимости камней и их минеральном магизме – сверх всего этого на оберег было наложено тройственное заклятие от происков любой нечисти, которая могла повстречаться на жизненном пути мага.

Медальон был настолько сильным, что только одно прикосновение к нему уничтожало в прах любую тайную сущность, без вариантов, суда и следствия. Да и нахождение поблизости негативно сказывалось на самочувствии даже из числа самых выносливых полуночников.

Помимо этого могучего артефакта, из-за правого плеча ведьмака выглядывала отполированная до блеска рукоять ведовского клинка – двуручного меча-бастарда – выкованного лучшими магами-кузнецами потайных горных требищ. Этот меч легко разил всяческую «нечисть», убивал любое порождение тьмы, порой совершенно безобидное, одним выверенным ударом. К седлу ведьмака были приторочены сумки с дорожным барахлом, плоская кожаная тула, из которой выглядывало оперение заговоренных стрел и исписанный рунами кожух с тисовым луком.

Он уже забавы ради подстрелил заговоренной стрелой одну неосторожную любопытную лесавку, но покамест решил больше не тратить особые стрелы на мелюзгу, которой местная чащоба просто кишела.

Разделаюсь с болотным чудовищем, надо будет зайти к их князю, лениво думал ведьмак, уже заранее зная, что тот побоится отказать ему в аудиенции, и сообщить, что у него в княжестве нечисти пруд пруди – плотину городи, и что она вольготно себя здесь чувствует, ну и намекнуть, что в их стороне работенки не на один месяц, и, соответственно, не на один кошель с чеканной монетой. А там пусть князь сам решает.