Лилия Касмасова - Мои королевские дела

Дамы в этот момент тихо охнули. Сеня оглянулся – они взмахнули веерами и замахали ими перед своими лицами, и украдкой взглядывали на Сеню. Баронесса совсем зарделась и опускала глаза. Похоже, Сеня нарушил местный этикет, оставшись перед обществом в нижней рубашке (которая бы, между прочим, по мнению Сени, спокойно сошла за парадную).

Сеня, досадуя на свою поспешность, на Ля Гуша и на дождь, все же развернул перед собой злосчастную парадную рубашку – на спине ее красовалась огромная, с коричневыми обожженными краями, дыра в форме утюга.

– Чудесно, – пробормотал Сеня.

И что теперь? Не одевать же ее снова всем на смех! Он скомкал рубашку и решил, как дождь утихнет, пойти и попросить у Ля Гуша другую.

Баронесса, пряча глаза, протянула ему его камзол. Сеня поблагодарил и надел его. Чтобы не смущать дам.

Дождь закончился так же внезапно, как и начался. И снова выглянуло вечернее солнце. Люди покидали свои убежища. А перед Сеней будто ниоткуда возник Ля Гуш, с камзолом на деревянных плечиках. Ля Гуш с укоризной посмотрел на смятую рубашку в Сениной руке. Осведомился вежливо:

– Жарко было, ваше величество?

– Угадал, – буркнул Сеня и всучил негодную рубашку ему.

– Она мокрая, – заметил Ля Гуш и спросил недоуменно: – Вы камзол снимали?

– Ага, – сказал Сеня.

– Я же просил не снимать, – сказал Ля Гуш.

– Да, – сказал Сеня. И спросил, чтобы не развивать эту тему: – Камзол – мне?

– Разумеется, – кивнул Ля Гуш.

Сеня сменил камзол. У столов уже собирались гости. Лакеи протирали легкие деревянные стулья с плетеными спинками. И придворные усаживались.

– И припудриться, – сказал Ля Гуш, вынимая из кармана розовую коробочку.

– Обойдусь и так, – сказал Сеня. – Зеркало есть?

Ля Гуш, надув обиженно зеленые щеки, вытащил из другого кармана зеркало на ручке.

Сеня вытер лицо от остатков пудры поданным платком. И направился к столам. Не успел он дойти до плиток, его туфли увязли в размокшей земле, и он из них выскочил, едва не упав носом в землю – Ля Гуш поддержал его. Но чулки были теперь в грязи.

Ля Гуш сокрушенно посмотрел на них, потом сказал:

– Снимайте чулки, – вытащил туфли из грязи, вытер их дырявой рубашкой и поставил перед ним. – Под столом на вас никто не смотрит.

Сеня встал в туфли. Ля Гуш посмотрел на его ноги и произнес:

– Ни за что не сойдут за чулки. Побрить бы.

И Сеня впервые в жизни устыдился своих ног – они показались ему не только, и правда, излишне мохнатыми, но даже какими-то худыми и кривыми.

– Да уже некогда, – сказал Ля Гуш. – Идите как есть.

Сеня вздохнул. М-да. Один дождь – и от парадного вида ничего не осталось.

– Где мне сесть? – спросил он Ля Гуша.

– В середине стола, – махнул Ля Гуш зеленой ладонью. – Стул с высокой спинкой…

Но Сеня уже и сам заметил стул с очень высокой спинкой, сразу выделявшийся в ряду остальных. И направился к нему.

Ля Гуш шепнул ему в спину:

– Я велел посадить баронессу напротив. Надеюсь, вам это будет приятно, – и пошел, с мокрой одеждой, во дворец.

Сеня подошел к накрытым белыми и теперь мокрыми скатертями столам. Десятки слуг суетились около них, пытаясь ликвидировать последствия стихии: тарелки и бокалы были наполнены водой, и вода капала в них с пышных букетов, не спасенные несмотря на все усилия карточки с именами смыло – и большая их часть валялась на плитах. Слуги, похоже, выжали края скатертей. И создавалось ощущение, что мимо проходило стадо слонов и пожевало их.

Снова приносили блюда с едой.

По бокам от стула с высокой спинкой расположились: справа – Мерлин, слева – герцог. Сеня отодвинул стул, уселся. На тарелке стояла промокшая карточка с расползающимися словами: «Его Величество Арчибальд Первый, король Гольштании».

По столам побежал шепот: «Он уже за столом». Сначала робко и тихо, потом все громче застучали вилки. Руки потянулись к блюдам, лакеи стали откупоривать бутылки.

– А разве я не должен объявить начало пира, – вполголоса спросил Сеня у Мерлина, – ну или что-то вроде того?

– Конечно! – сказал Мерлин. – Объявите, если хочется.

Сеня поднялся. Руки замерли на полпути к жареным кабанчикам и запеченной в тесте птице.

– Кхм, – сказал Сеня. – Я очень рад…

Не успел он закончить фразы, кто-то скептически произнес: «Речь», и снова зазвенели вилки, ножи и бокалы. Во всю мощь, так что даже перекричать этот шум было бы невозможно.

Сене ничего не оставалось делать, как снова сесть. И тоже взяться за вилку.

– Это было очень мило, ваше величество, – сказал герцог, приветливо показав клыки.

Музыканты заиграли вальс Штрауса. Слева протянулась лакейская рука с бутылкой и налила в Сенин бокал розовое вино.

«Да и правда, – подумал Сеня, – зачем речи? И так понятно, что пир начался…» И еще подумал, хорошо, что они его подождали. Во-первых, уважают, значит. А во-вторых…

Еда исчезала с блюд очень быстро. А Сеня был очень голодный. Что такое два маленьких пирожных за целый день? И он принялся ужинать.

Мерлин уписывал за обе щеки. Герцог вяло жевал какую-то зелень. «Не зря он такой худой», – подумал Сеня.

Разговоры за столом возникали пустячные – потому что, видимо, мысли у всех были заняты едой. Которая, кстати, была не слишком мудреная, как в современных московских ресторанах, но зато очень вкусная. И разная морская рыба, и дикая птица, и бараньи и кабаньи окорока, и овощи с деревенских огородов, и фрукты из оранжереи – все было сочным, свежим, и приготовленным по-домашнему. Мерлин умудрялся не только с аппетитом набивать рот, но и комментировать каждое блюдо. От него-то Сеня все это и узнал. Сеня даже отважился попробовать некоторые кусочки с большого блюда даров моря – то ли щупальца осьминога, то ли хвост медузы. Но волновался он при этом так сильно, что и вкуса-то как следует не почувствовал. Что-то скользкое, мягкое и с сильным ароматом, собственно, моря. Решил больше такое не есть.

Ля Гуш куда-то исчез. Наверное, сидел где-нибудь на другом конце стола и пировал тоже. Но оказалось, это не так. Едва Сеня подумал, что здорово было бы вымыть руки, как за спинкой его стула раздался тихий голос Ля Гуша, кому-то командовавший:

– Чашу для мытья рук королю.

И чаша с водой появилась через несколько секунд.

Потом такие же чашки подали и другим господам.

Несложные разговоры вертелись, во-вторую очередь (потому что в первую они были, разумеется, о яствах), вокруг нехорошей погоды нынешним летом. То дождь, то солнце. Одних не устраивало одно, других – другое.