Андрей Страфагиръ. - Хроники понедельника

– Если произойдёт утечка, это сильно осложнит наши поиски. – Грозил Штырц.

– Клянусь, пресса ничего не узнает.

– Гм. А разве, ваш Фима не работает пресс-секретарём? Вы сами об этом говорили.

– Говорил. Но Фима и пресса – не одно и тоже. Я бы, даже, сказал, что они антагонисты. У Фимы задача что-нибудь скрыть. У прессы задача, это что-нибудь разнюхать.

– Вот-вот, именно, что разнюхать.

– Максим! – сказал Штырц. – Пусть звонит.

Едва Зебруссь убежал к телефону, Штырц наклонился и шепнул ММ в ухо. – Сдаётся мне, что всё-таки это план Х.

ММ подумал, подумал и ничего не сказал. Он ещё сомневался.

***

Фима Брускин пребывал в фазе неопределённого взросления. Уже не мальчик, ещё далеко не муж, зачастую ребёнок, и, даже, иногда, лялька. Пожилая такая лялька, у которой вчера отобрали соску, а сегодня обещали вернуть.

Звонок друга привёл Фиму в буйный восторг, близкий к помешательству.

– Дрон, это бомба! Это мегабомба! Бомбище! Всем бомбам бомба! – Восклицал Фима, захлёбываясь то ли от радости, то ли от ужаса. – Слушай, Дрон, пока ничего не вышло за пределы Думы, я тебе первому, по секрету, расскажу!

***

Семён Расплюев пил. Белое в чёрную и чёрную набело. « Нельзя мешать» – говорили мудрые люди из детской песочницы во дворе. Семён не послушал мудрых людей. Ему стали являться ангелы, духи, риэлторы, участковый и черти – парами. Лысый, в трусах боксёрах и бабочкой на шее. Синий – в бикини и с розовыми бантами на рогах. Они играли в карты и на губной гармошке, трясли бумагами, чего-то хотели. Семён улыбался, кивал головой, соглашаясь на всё, и засыпал с, широко открытыми, глазами.

Где-то, в этой длинной и разнообразной череде посетителей, затесался любимый артист из любимого кинофильма.

– Вы Тихонов? – спросил Семён кумира детства. – Или вы Штирлиц?

– Я Максим Максимович, а вы – Расплюев?

Уважительной причины отказываться у Семёна не было.

– Да, я Расплюев, а в чём дело?

– Вы писали? – Спросил Штырц, выступая из-за спины ММ.

– Здравствуйте, а вы кто?

– А я Тихонов.

– Товарищ Тихонов! – расплылся Семён. – Я вас люблю! – но тут же нехорошее подозрение омрачило его чувства. – А почему вас двое?

– Потому что третий прийти не смог. – Ответил Штырц.

– Как? – расстроился Семён.

– Вот так! – развёл руками Штырц. – Хочешь быть третьим?

– Хочу!

– Каллиграфия знакома?

– Филькина грамота! – узнал Семён, приглядевшись. – Письмо моё, слова не мои.

– А чьи, народные?

– Почему народные? Филькины. Я же говорю – Филькина грамота. Вы, товарищ Тихонов, чем слушаете?

– Ушами. – Сказал Штырц. – А Филька, это кто?

– Филька – это я! – вклинился в беседу лысый бес, довольный интересом к его особе. – Я Филька! Филька – это я!

– Зер гут! – сказал Штырц. – Значит, вы автор этой записки?

– Сейчас посмотрю. – Молвил бес, щурясь. – Простите, у меня проблема со зрением. Я плохо вижу вблизи.

Под брюхом у беса ридикюль. В ридикюле кладбище, когда-то полезных и нужных, предметов.

Старинный монокль, с закопчённым до черноты, стеклом долго, не имея практики, устраивался бесу на глаз. Долго бес пялился слепым стеклом в масляную бумагу, беззвучно шевеля толстыми губами. Наконец, бес загрустил. – Увы, уважаемые, ничего не получается. Наверное, я читать не умею.

Штырц был терпелив и снисходителен, озвучил эпистолу вслух. – Вы внимательно слушали? Дважды повторять не буду. Ваш текст? Что он означает?

– Откуда я знаю? – удивился Филька. – Что я вам, загадки нанимался отгадывать? Вы видите смысл в том, что прочитали? Лично я – нет!

Штырц помолчал, созерцая беса как госнаркоконтроль коноплю. Потом, без предупреждения, заутюжил сыщик бесу кулаком в моську. Кубарем отправился бес, по наклонной траектории, в узкий зазор сознания Семёна Расплюева и объективной реальности.

– Ай, да Тихонов! – возликовал Семён. – Ай, да сукин сын!

***

– Вы не представляете, что я вам сейчас скажу! – вернулся, распираемый новостями, Дрона Зебруссь.

– Разрешите, угадаю. Яйцо нашли на железнодорожном вокзале, в меню ресторана быстрого питания? – съязвил Штырц.

– Да? – удивился Дрона, словно ударился грудью о бетон, и весь воздух из него вышел.

– Он шутит. – Успокоил Дрону ММ. – Что у вас, выкладывайте?

– Он, правда, шутит?

– Конечно. Он всегда шутит. Человек такой весёлый. Судьба тяжёлая, а человек весёлый.

– Да? А по лицу не скажешь.

– По лицу? Вы в лицо ему не смотрите. Насмотрите чего-нибудь, от чего потом в петлю полезете.

– Да? – испугался Зебруссь. Дрона отвёл глаза от Штырца, но, после короткой паузы раздумья, озарился улыбкой робкой надежды. – Нет, вы меня разыгрываете.

– Я? Никогда! Я даже в общественную баню не хожу, потому что шутить не умею. Ну, так, что у вас?

– У меня?

– Вы что-то хотели нам рассказать.

– Ах, да, верно! Я дозвонился до Фимы Брускина. Фима это пресс-секретарь…

– Председателя Госдумы. Мы помним, вы уже говорили.

– Да?

– Да!

Зебруссь потрогал себя за нос, настроился на деловой лад. Дрона человек обычный и натура у него не порочнее прочих. Взглянуть на Штырца теперь, после слов ММ, страшно, и, оттого, хочется вдвойне. Он смотрит на ММ и отчаянно косит на Штырца.

– Фима сказал, что он в шоке. Невесту Кощейки Бессмертных, Елену Прекрасную вынесли прямо из зала заседаний.

– Санитары? – Спросил Штырц.

– Почему санитары? – Не понял Дрона.

– Значит, неизвестные?

– Почему «неизвестные»? Очень даже известные. Иван-дурак. Вы всё ещё не верите, что это заговор? Яйцо украли, Елену похитили!

Штырц и ММ отошли в сторону.

– Если это план Х, то в нём слишком много допущений. – Покачал головой ММ.

– Тем он и хорош. Чистая импровизация, живое творчество масс.

***

– Мой человек, Игорь, был у вас неделю назад. Помните?

– Игорь, Игорь. – Задумался Саша Пеночкин, генеральный директор кооперативной лавочки «Товары и услуги. Нет ничего невозможного».

– Маленький такой, горбатый, с длинным носом.

Саша Пеночкин лгал. Он отлично помнил «маленького, горбатого» и его необычный заказ. У местного истеблишмента и фантазия скудна и финансы поют романсы. Саша Пеночкин набивал цену. Вот, мол, завален работой, где ему всех клиентов упомнить.

– Я Бальзам Ополаскиватель.

– Кто? – Опешил Саша.

– Бальзам – имя. Ополаскиватель – фамилия.

– Первый раз встречаю человека… – растерянно пробормотал Саша. Ну, «Бальзам». Ну, предположим. Графа Калиостро тоже звали Бальзам или Бальзамо, не важно. Но, « Ополаскиватель»?

– Плачу наличными и в валюте. – Прописал лечение Сашиному склерозу Бальзам.

– Конечно, конечно! – Засиял Саша. – Игорь. Такой маленький, горбатенький, с длинным носом. Один глаз рыженький, другой стеклянный. Как же, как же. Отлично помню. Специфический заказ, сложный. Пришлось побегать, попотеть. Институт Мозга и Сна, знаете ли, режимное предприятие. Я бы, даже, уточнил – старорежимное предприятие.