Елена Ахметова - Месторождение №3. Колыбельная

Чертов найденыш ухитрился изменить мою жизнь повторно – будучи на расстоянии в пару тысяч километров, ни разу не позвонив и вообще не подав никаких признаков жизни. Причем все – начиная с Тайки и заканчивая Беримиром – к переменам отнеслись строго положительно. Естественно, не им же приходилось весь вечер напролет дежурить у плиты…

Порой я ловила себя на предательской мысли, что мне не хватает Найдена.

На работе все шло по накатанной: утром, явившись в лабораторию, я обнаружила в одной клетке два хладных крысиных тела с зеленоватой шерстью, а в другой – одинокий трупик с торчащей из спины сосулькой; вздохнула и пошла смотреть записи видеонаблюдения, чтобы внести в журнал время смерти. Заставшая меня за этим делом Алевтина Станиславовна даже не стала подходить к клеткам, а сразу пошла вниз, в виварий – за новыми подопытными.

– Чувствую себя живодером, – пожаловалась я Люту, как обычно, сопровождающему меня в исследовательском центре.

Особист наградил меня темным, ничего не выражающим взглядом и тоже уставился в голограф. На полупрозрачной голограмме крысы тесно прижимались друг к другу, нахохлившись и тщетно пытаясь согреться, и постепенно зеленели. Одинокий крысак методично грыз прутья клетки – то ли стачивал зубы, то ли надеялся вырваться на свободу.

– Что будет сегодня? – спросил Лют, даже не пытаясь изобразить сочувствие.

Тихо подошедшая лаборантка забрала трупики из клеток и обреченно потащила в свой отгороженный угол. Особист повернулся было туда, но быстро передумал, стоило только Дарине достать крошечный скальпель.

– Теория Ежова, – ответила я Люту и быстро поставила запись на паузу – грызший прутья крысак замер на середине падения, и казалось, что он просто вздумал опереться на полупрозрачный зеленоватый кристалл спиной.

– Это тот, который предлагал посадить в одну клетку разнополых крыс? – напряг память особист. – Типа, все равно размножиться не успеют?

– Предполагалось накачать магией только самцов, – сообщила я и невольно покраснела.

Теория, в общем-то, имела право на жизнь: я в первый раз магию восприняла тоже отнюдь не после направленной передачи, – но это никак не отменяло регулярно появлявшееся желание провалиться сквозь землю. Вдобавок несчастные крысы…

Со стороны, без знания методологии и вообще каких-либо основ, наука порой здорово напоминала не то тщательно документируемые попытки попасть пальцем в небо, не то соревнование по изощренности издевательств над ни в чем не повинными крысами. Успокаивало только то, что со мной работали люди, с методиками и основами знакомые, – а значит, во всем этом был какой-то смысл.

Как назло, поначалу крысы воспринимали магию вполне благосклонно. «Заряженные» ничем не отличались от собратьев.

В виварии всех их готовили одинаково – в воздух порционно подавалась газообразная магия, из-за чего пришлось установить в подвале вонючий генератор, работающий исключительно на отопление, а сотрудникам запретили ходить без респираторов и выдали утепленную униформу. По задумке, крысы должны были привыкать постепенно и неспешно, но поджимающие сроки вынуждали потихоньку повышать концентрацию магии в воздухе. Алевтина Станиславовна предполагала, что это – одна из основных причин постоянных провалов.

Но, попав к нам, часть крыс умирала в первые же часы – а один рекордсмен, между тем, прожил целую неделю, одарив нас ложной надеждой и бесславно скончавшись от декомпрессии на восьмой день. Его профессор препарировала с особым вкусом, но никаких принципиальных отличий так и не выявила. После этого я все чаще ловила на себе оценивающие взгляды, но о том, что, вероятно, точно так же не принесу патологоанатому никакого озарения, старалась не думать. Как, кажется, и Алевтина Станиславовна.

А к вечеру у нас был первый результат.

Совершенно здоровый, довольный жизнью белоснежный крысак – и мертвая девочка с зеленоватым кристаллом, проросшим прямо сквозь нежное брюшко.

Я не могла на это смотреть.

Зато Алевтина Станиславовна и Дарина – смотрели с заметным оживлением; запись в инфракрасном спектре занимала их особенно, и Лют, проиграв извечную войну с собственным любопытством, оставил меня в специально отведенном для отдыха закутке и присоединился к просмотру.

Вернулся весь зеленый, как будто тоже наглотался магии, и бесцеремонно увел у меня кружку с остатками кофе. Я не стала возмущаться.

– Какой-никакой, а прорыв, – сказала я ему, когда особист допил кофе и мрачно уставился в пустую кружку.

На дне была нарисована сова с нервным тиком и, кажется, Лют сопереживал ей всей душой.

– Ты меня успокаиваешь или себя? – уточнил он, хмуро посмотрев на меня поверх кружки.

– Обоих, – я пожала плечами и отобрала у него свою кружку: мне тоже хотелось кофе. – То же самое могло случиться с Велиславой. Или со мной. Спокойствия это не добавляет, но, по крайней мере, самцы живы уже почти восемь часов…

«…и те самочки, что не сдались так просто, – тоже», – мрачно закончила я про себя. Лют провожал меня взглядом и, кажется, думал о том же самом.

– А образец-то чист, – жизнерадостно сообщила Дарина, заглянув в наш закуток. – Концентрация магии в крови соответствует тому уровню, который поддерживался в виварии. Он слил излишки в самочку! Интересно, это случайно вышло или крысы способны поддерживать определенный уровень магии, если дать им механизмы сброса?

– Шпилька, – машинально вспомнила я.

– Сгрызут, – неоптимистично высказалась лаборантка. – Вот если бы мы смогли сделать какой-нибудь аналог из чего-нибудь менее хрупкого…

Но у нас не получалось и из дерева. Что делают татуировки, я еще худо-бедно понимала: магия концентрировалась в них, и управлять ей становилось гораздо легче, нежели при попытках осознать свое тело как полный энергией сосуд. А вот какой тайный смысл вкладывался в деревянные амулеты, что они работали, даже когда их владельцы понятия не имели, чем их одарили? Над этим ломал голову добрый десяток научных сотрудников, но результатов пока не было никаких.

– Алевтина Станиславовна предложила, если выживет хотя бы три самца из пяти, нанести им татуировки и повторить эксперимент, – сообщила Дарина и с притворным сочувствием спросила: – Ты выдержишь? Все в порядке?

– Выдержу, – скорее назло ей, нежели из-за уверенности в своих силах, ответила я.

Дарина налила две кружки чая и ушла обратно в лабораторию. Лют проводил ее взглядом и вытащил из кармана полупустую пачку сигарет.

– Здесь нельзя курить, – хором со мной заявил он и открыл окно настежь. – Что? Ты же все равно не мерзнешь.

Я кивнула в сторону горшка с одиноким денежным деревцем на подоконнике, и Лют, хмыкнув, переставил его на стол, но потом все равно высунулся в окно. Долго курить возможным не представлялось, но он выжал из этого маленького бунта все, что только можно, и обратно заполз с инеем на ресницах, пропахший не столько табаком, сколько морозом и силой. Я молча вручила ему чашку кофе.