Ольга Стародуб - Сказки белой совы

– Принёс? – спросил он у Якова

– Принёс, – кивнул тот.

И больше ни слова. Мешок унесли в церковь. Сова полагала, что в мешке том редкие целебные травы, которые Яков собрал, плутая по горам. И была удивлена, когда в вечерних сумерках двое, священник и Яков, вышли с тем же мешком и направились на кладбище к могиле проповедника. Из мешка Яков достал лопату странной формы и стал раскапывать могилу, священник же стоял рядом, беззвучно шевеля губами, видимо, молитвы читал. Вскоре забелел саван, точнее, та простыня, в которую похоронили проповедника. Яков концом лопаты отодвинул ткань от того места, где была голова. Впрочем, почему – была? Голова находилась на месте, издалека сове показалось, что и никаких следов тления не было.

Тогда из мешка достали небольшой кувшин и свиток, и толстую тёмно-жёлтую свечу. Священник свечу зажёг, развернул свиток. Яков открыл кувшин. Они встали по обе стороны могилы, было произнесено что -то типа: "Раз, два, три…" Сова бесшумно перелетела как можно ближе, не в силах справиться с любопытством.

Священник начал нараспев читать текст со свитка на незнакомом языке, Яков лить жидкость из кувшина на голову покойника. Свеча горела тихим ровным светом. Вдруг свет свечи задёргался и заметался, как будто пламя хотело оторваться от фитилька. Но это ещё полбеды, лицо (да, и в самом деле, там было ещё лицо, а не череп) покойника начало гримасничать, словно пыталось увернуться от жидкости. Правда, недолго. Кожа лопнула посередине и начала сползать по обе стороны, под кожей обнаружился не вполне человеческий череп, глазниц, по крайней мере там было три, третья – маленькая в середине лба. И нос имелся свой собственный, маленькая кнопка с двумя отверстиями гораздо выше человеческих ноздрей. И кость не белая, тёмная кость, почти невидимая в подступившей темноте. Или то была чешуя?

Жидкость в кувшине закончилась одновременно с последними словами со свитка. Свеча погасла. И Яков стал закапывать могилу обратно всё той же странной лопаткой. Молча. Как будто все действия были давно обговорены и выучены. Заровнял холм, уложил сверху куски снятого дёрна, притопал ногой. Потом лопаткой же старательно разбил кувшин, и черепки засунул под дёрн.

После этого подобрал пустой мешок, и они со священником пошли с кладбища.

Только выйдя за ограду, Яков спросил:

– Как вы догадались, святой отец?

– Я не был уверен до конца, – ответил тихо священник, – но если и это не поможет – тогда умрут все.

– Кобольды сказали, что поможет.

– А они сказали, кто это был?

– Они не называют его, чтобы не приманить. Он промахнулся, он шёл к ним. Потому и отделался я легко, потому и помогли. Проповеди же на площади были – чтобы сосчитать добычу.

Священник с Яковом дошли до дома священника, зашли внутрь и заперли дверь. Сове больше ничего узнать не удалось. А куда Якову было идти – у него не осталось никого…

Наутро вдруг выглянуло солнце. Казалось, даже воздух стал другой, свежее и бодрее, чем был накануне. Священник ничего не сказал своим прихожанам, ни словом не обмолвился о ночном походе и о подвиге Якова. Но с той ночи смерти прекратились, а появившиеся к тому времени пятна выцвели, будто кто стёр их с кожи.

Но дальше след Якова терялся. Из городка через какое-то время он ушёл, закинув на плечо мешок. Пошёл не в сторону скал, пошёл по другой дороге, ведущей на равнину.

Ростки

На месте клада всё переменилось. Проростки странного красного цвета вымахали в сажень, растопырились острыми листами и на макушке каждого обнаружилась завязь будущих цветов. Цвет оставался всё тот же, явно не травяной, красно-коричневый, ставший более тёмным. Завязь же оказалась серая с каким-то металлическим отливом. Острые листья с чуть опушёнными краями почему-то настораживали и отбивали охоту их потрогать.

Сова обошла вокруг образовавшегося странного огорода, поковыряла землю лапой в одном месте.

И улетела.

В дупле она откопала сохранившуюся монету и долго разглядывала странный полустёртый рисунок. То, что на первый взгляд выглядело шутовским колпаком, оказалось носом корабля с добавочной балкой-тараном внизу. А вот буквы истёрлись настолько, что определить хотя бы одну из них не удалось. Странный клад, странное место. И куда делись оставшиеся монеты? Место глухое, людей там точно не забредало. А зверям монеты ни к чему – их не съесть.

В сумерках сова снова прилетела на место клада и совсем не удивилась, обнаружив, что завязи, за день прибавившие в размерах, слабо светятся холодным сего-голубым светом. Как гнилушки на болоте, только оттенок свечения был другой, без намёка на теплоту.

Но ночь – время охоты, и сова полетела прочь, прислушиваясь к шорохам внизу. Пара жирных леммингов прошуршала в кустах, обозначив начала охоту. Леммингов она не уважала, в разговоры с ними никогда не вступала. А вот в качестве пропитания они вполне годились.

После охоты вспомнился домовой Памфилий и непростой Яков.

– Как бы его отыскать – подумала сова.

Если он так мимоходом помог домовому, есть надежда, что и совиный язык понимать будет. А его рассказы послушать… Это же сколько там всего узнать можно будет, и полезного, и загадочного… Но где же его искать? И почему он так выглядел при встрече с домовым? Спился? Жить устал? Искру потерял? Нет, искра при нём, иначе бы домового не выручил.

Совы – не чайки, в городских помойках они не ориентируются. Ага, вот она зацепка, чайку отловить требуется. Противные они, вести себя не умеют, горластые и дурнопахнущие. Сова встопорщила перья, вспомнив этих собратьев по перу. Но что делать, любопытство – страшная сила.

На берегу реки

Тяжелые зеленые листья шелестели на ветру, доходя чуть не по пояс человеку. Текучие зеленые волны прокатывались одна за одной под ровным не стихающим ветром. И по пустынной дороге, рассекающей это бесконечное травяное море, ехал неторопливо всадник.

Лошадь под ним была ничем не примечательная, так, гнедой масти кобыла. Шла она упругим шагом, изредка встряхивая головой. Видно было, что есть у хозяина ее какая-то цель впереди, но цель не срочная, скорее даже, имелось этой цели наличие.

И всадник был ничем не выдающийся, особенно на первый взгляд. В седле он сидел уверенно, поводья придерживал слегка. Одежда была цвета неяркого, неброского, и, более того, немаркого. За плечами топорщилась рукоять меча, у седла были приторочены лук со стрелами. То есть все как обычно и как положено.

Всадник был погружен в раздумья ровно настолько, чтобы не замечать длины пути, и в то же время еще как бы не совсем уйдя в себя.

Солнце светило не жарко. Перелом лета давно прошел, да и лето в этом году выдалось дождливое и прохладное. В воздухе висела какая-то лень и успокоение.