Кристофер Сташеф - Чародейский рок. Чародей и сын

Но вновь вернулась зачарованная комната, и женщина опять стала прекрасной и чувственной. Теперь ее озарял свет солнца, лившийся сквозь высокое окно, и из-за этого шелковистые волосы красавицы отливали золотом.

— Иди ко мне, — выдохнула она, пронзая Магнуса взглядом. Ее пальцы потянулись к его набедренной повязке. — Возьми меня!

Она запрокинула голову, закрыла глаза, разжала губы…

На миг сознание Магнуса озарила вспышка, и он увидел провал беззубого рта, вновь испытал отвращение… Но воспоминания мгновенно отступили при виде обнаженной прелестницы — гордой, желанной, зовущей, стоящей в лучах солнца. Тело Магнуса потянулось к ней с желанием, граничащим с болью. А она улыбнулась и поманила его к себе, и он, почти против собственной воли, пошел к ней неверными, медленными шагами. Ему так хотелось коснуться ее прекрасной, совершенной кожи… И вот он склонился к ее губам, был готов поцеловать их…

И выдавил единственный слог, полное желания слово. Он простонал:

— Нет!

— Не может быть! Только не говори «Нет!».

Слезы застлали большие, чудесные фиалковые глаза, потекли по щекам. Чудесная головка склонилась, плечи сотряслись от рыданий.

— О, ты не заставишь меня страдать!

Чувство вины охватило Магнуса. Ему стало совестно из-за того, что он заставил женщину плакать. Он был готов протянуть к ней руки, прижать ее к себе в лучах закатного солнца, от света которого разгоралось желание в них обоих… Ему так хотелось шагнуть вместе с ней к белоснежному пышному ложу. Он желал ее, желал до боли.

Боль напомнила Магнусу о картинах, вытканных на гобеленах. Он взглянул на них краешком глаза и в ужасе отшатнулся.

Неожиданно гобелены исчезли, снова появились голые стены, затянутые паучьими сетями, и отвратительная голая старуха. Стоя перед Магнусом, она завопила:

— Глупец! — Омерзительная в своей наготе, она прошипела: — Злодей! Подлый мержавец! Ты не мужшина! Не желаешь вжять, што тебе предложили, так штань же тем, што ты ешть — нижайшим иж нижких!

Она взметнула руками, и Магнус ощутил, как ее воля подавила его волю. Глаза колдуньи выпучились, ее взгляд поглотил его, увлек в страшный, кроваво-желтый водоворот. У Магнуса закружилась голова, навалилась слабость, он упал на колени, стал извиваться на полу.

— Стань жмеем, каков ты и ешть, — прошипела старуха, и ее глаза полыхнули мстительной радостью. — Ты оштанешься им вовеки веков.

Магнус попытался отрешиться от жутких чар, но вновь воля более опытной колдуньи одолела его, лишила возможности сопротивляться. Умом он понимал: колдунья только убедила его в том, что он — змей, что физически он остался таким же, каким был. Но подсознание говорило о другом. Подсознание настолько же поверило в то, что он превратился в змея, как сознание верило в то, что он — человек. Колдунья сковала чарами самый разум Магнуса, да так ловко, как не удавалось никому до нее. От уверенности в этом было некуда деться. Это было настолько же верно, как то, что он не смог бы просто так взять да и допрыгнуть до луны.

— Убирайшя прочь! — прошипела старая карга и злорадно скривилась. Магнус пополз по полу, извиваясь, спустился по лестнице. Его мутило от отвращения, но он чувствовал, как его тело изгибается подобно телу змеи. Старуха противно расхохоталась и зашаркала следом за ним по ступеням. Вниз, вниз, вниз, во тьму ночи.

В сотне ярдов от башни тело Магнуса рухнуло у подножия раскидистого векового дуба. Неожиданно для самого себя он обернулся вокруг ствола, прижался к шершавой коре.

— Тут ты и оштанешшя, — прошамкала колдунья. — Будешь штеречь это дерево, покуда не подохнешь! А твои кошточки будут тут лежать и вшякий, кто ни глянет на них, поймет, што должен покоритьшя Ведьме из Башни!

Она отвернулась и пошла прочь, а Магнус смотрел ей вслед. Как отвратительна была ее испещренная пятнами кожа, обвисшие ляжки. Только теперь он понял, что песенка музыкального камня была предупреждением, что нужно было прислушаться к ней внимательнее…

Но как она заканчивалась?

Он пытался вспомнить, но лишь слабо осознавал, что юноша каким-то образом сумел избежать судьбы, которую уготовила ему ведьма. Магнусу стало страшно. Он даже боялся посмотреть по сторонам: а вдруг вокруг окрестных деревьев обвились скелеты других молодых людей? «Музыка, — в отчаянии думал Магнус. — Может быть, песня подскажет мне, как спастись!» Он изо всех сил напрягал слух, но слышал только вой ветра. Даже птицы не пели здесь, так близко от логова колдуньи — наверное, их пугали миазмы ее злобы. Может быть, и музыкальные камни умолкли из-за мерзких чар старухи.

Магнус прижался к древесной коре. Впервые в жизни он по-настоящему осознал смысл слова «отчаяние».

На закате Род подъехал к деревне, лежавшей в небольшой долине. В ясное небо поднимался дым из печных труб. Крестьяне возвращались домой с полей, держа в руках серпы. Им осталось сжать совсем немного пшеницы.

Обстановка была самая тихая.

Род нахмурился. Что-то было не так. Крестьяне, возвращавшиеся с работы, должны были петь, как пели по всему Грамераю. Правда, сейчас, осенью, было прохладно, и с губ крестьян срывались клубы пара, и одеты они были в шерстяные куртки, но все равно грамерайские крестьяне по дороге на поле хохотали и перешучивались, а по дороге домой с работы пели песни. Пели и их жены, занимаясь домашними трудами, а дети за игрой распевали стишки и считалочки.

А в этой деревушке никто не пел.

Род поглядел на солнце и увидел на его фоне силуэт мрачной башни на вершине одного из холмов, протянувшихся цепью на горизонте. Местный князек? Тиран, более жестокий, нежели остальные в округе? Не потому ли так молчаливы местные крестьяне?

Выяснить это можно было единственным путем. Род направился к деревне.

Завидев его, крестьяне попятились в сторону с дороги, зашептались:

— Рыцарь! Рыцарь!

Род недоуменно сдвинул брови. Что же, рыцарь в этих краях был в диковинку?

Надо было спросить. Но как только он подъехал к первому попавшемуся дому, хозяйка вытаращила глаза от страха, созвала детей и загнала их в дом.

Так… Род слышал о том, что матери-крестьянки велят незамужним дочкам отворачиваться лицом к стене, когда мимо проезжают благородные господа. Но при чем тут малыши! Род обратился к старику, который шаркая шел по улице.

— Добрый вечер, дедушка!

Старик опасливо глянул на него.

— Чего тебе надобно от меня, сэр рыцарь?

— Скажи, что во мне такого необыкновенного? Что, рыцари сюда редко наведываются?

Старик пустился в пространные и запутанные объяснения, из которых понять что-либо не представлялось возможным, но у Рода было особое чутье на разные недомолвки. В итоге он понял: да, рыцари сюда наезжали нечасто, даже местный барон со свитой — не чаще раза в год. Остальное время он посиживал в своем замке, потому как до смерти боялся ведьмы из башни, и только раз в месяц засылал в деревню бейлифа под надежной охраной. Другие же рыцари сюда и вовсе не наведывались, а если какой-то случайный путник всходил по тропинке к башне, так потом его больше уж никто не видал.