Александр Журавлев - Продавец снов

Пролетая над шпилем высотки, Елена показала на большую звезду, венчающую его макушку:

– Давайте сделаем на ней остановку, – сказала она.

Погодин в знак согласия кивнул головой.

Они сорвались с облака и, подлетев к звезде, опустились на ограждённую железными перилами горизонтальную площадку, расположенную на её луче.

– Как вам наше путешествие? – спросила, улыбаясь, Елена. – Да, кстати, вы между делом заметили, что научились летать? Вот вам и ответ на ваши опасения по поводу меня. Или нужны ещё другие доказательства?

– Этого более чем достаточно, зато вопросов стало ещё больше, – ответил Погодин, чувствуя себя намного уверенней на твёрдой площадке, чем сидя на облаке.

– Вопросы – это как саднящая рана после вынутой занозы, ответы придут сами по себе, и с ними она заживёт, надо только подождать.

– Тогда извольте подать мне книгу «Жалоб и предложений».

– И что вы в ней напишете?

– Что это – самый прекрасный день в моей жизни, и что в этом виновата необыкновенная неземная фея по имени Елена.

– Ах, вы ещё и ябеда. Много же вы преуспели за свой короткий век. Может, ещё какие заслуги за вами водятся? Теперь я буду знать, кого пригрела на своей груди.

– Да уж, что выросло – то выросло, – сказал с иронией Семён, и они звонко рассмеялись.

– Прочь из города! Летим в Серебряный бор на Бездонное озеро, – скомандовала Елена.

Она взяла Погодина за руку, и они, поднявшись за облака, полетели рядом. Семён не ощущал страха. В эти минуты им овладело необыкновенное чувство свободы. Научившись чуду летать, он был безмерно благодарен Елене. Чего-чего, а такого подарка он и представить себе не мог.

Над городом стало смеркаться. На небе появилась луна и одна за другой на нём засеребрились звёзды. С запада потянуло прохладой. Ночь медленно и безмятежно накрывала Москву.

– Летим к земле! – крикнула Елена и, не отпуская его руку, бросилась вниз.

У Погодина от быстрого падения на миг перехватило дыхание. Они вынырнули из кучевых облаков. Под ними чёрной змеёй протянулось Хорошёвское спрямление Москвы-реки с переброшенным через него арочным мостом. Затем появился лесной массив и, наконец, показалось Бездонное озеро.

Елена повернулась к Семёну, встречный ветер разметал по её лицу копну рыжих волос, глаза горели восторгом.

– Здесь! – крикнула она.

Они сделали круг над озером и опустились на берег. Земля встретила их мягким ковром молодой травы. Елена сбросила с себя одежду и побежала по зеркальной глади озера, как по земной тверди, оставляя за собой чуть заметные круги на воде. Недалеко от берега она остановилась. Погодин был поражён увиденным не меньше, чем полётом.

– Сюда, идите сюда, или вы боитесь воды, как и неба?

Она засмеялась, и этот смех был необыкновенным, словно смеялась не женщина, а кто-то от всей души рассыпал с неба на землю волшебный перелив из сотни серебряных колокольчиков.

– Идите же, идите, отбросьте все сомнения! Вперёд, только вперёд! Никогда не оглядывайтесь назад! – звала она за собой Погодина и, поманив его рукой, побежала дальше.

Боясь потерять её из вида, Семён быстро разделся и бросился за ней в озеро. Однако, к своему большому удивлению, над ним не сомкнулись волны, и он не плыл, а будто подталкиваемый кем-то в спину, бежал по воде, как по тонкому льду.

Погодин догнал Елену только на середине Бездонного озера. Крепко взявшись за руки, двое счастливых безумцев, задержав дыхание, нырнули в чёрную глубину. Проплыв под водой к берегу, они вырвались из прохладных объятий и, раскинув руки, как крылья, взмыли в небо. В лунном сиянии их тела светились, как две звезды. Наконец, уставшие и обласканные тёплым ветром, они опустились на землю.

– Уже занимается заря, нам пора улетать домой, – почти шёпотом сказала Елена.

– Спасибо тебе! – глаза Погодина нежно обнимали её.

– За что? – неподдельно удивилась она.

– За этот сумасшедший день, за полёт и купание под луной! За то, что ты есть! – И он коснулся губами её руки.

Елена провела ладонью по его волосам.

– Мы уже на «ты»?

– Давно! Только я это скрывал.

Елена заглянула ему в глаза.

– Знаешь, может быть, тебе это покажется странным, но я люблю всё это. Люблю наблюдать, когда солнце, закончив свой дневной путь, устало валится за горизонт. Люблю, когда засыпает земля, она необыкновенно прекрасна, как малое дитя в сладком сне. Ещё помня недавнее тепло, она тихо дышит туманом. Люблю купаться в этом озере, когда взошедшая луна бросает на его зеркальную гладь серебряную тропу. И лишь ранним утром, когда солнце чуть осветило горизонт перламутровым светом, и звёзды ещё не простились с землёй, я покидаю это чудо, чтобы завтра прикоснуться к нему вновь.

Уже шесть часов не находил себе места в своём рабочем кабинете Александр Борисович Завадский. Он ходил из угла в угол, то и дело посматривая на дверь в ожидании сотрудников отдела Поляковского и Драйера с докладом о выполнении задания. Но каждый раз минутная стрелка, замыкая круг, всё дальше и дальше уносила в прошлое зыбкую надежду на их появление.

Молчал и служебный телефон. Завадский, проверяя связь, поднял трубку и в тягостную тишину ворвался монотонный сиплый гудок. Кроме телефона, в кабинете не было больше ничего, что могло бы напрямую соединить сотрудников с начальником отдела и прояснить причину их непонятного исчезновения.

Воздух, казалось, раскалился и загустел, обдавая жаром лицо. Александр Борисович бережно положил трубку, расслабил галстук и вытер носовым платком влажные ладони. В тяжёлых раздумьях он шагнул к окну, открыл форточку и долго стоял перед ней, ненасытно вдыхая весенний воздух.

Его усталые глаза всматривались в Лубянскую площадь. Но ничто не цепляло за душу, во всём царила серая обыденность затянувшегося дня. Исключением можно было счесть лишь бронзовый монумент основателю ВЧК Феликсу Дзержинскому, отмытому ливнем от голубиного помёта. И теперь Железный Феликс как новый, сияющий чистотой – рассекая ветра, возвышался над площадью мачтой флагманского корабля.

Александр Борисович подошёл к столу, открыл верхний ящик и достал из него именной револьвер. Взвесив на ладони семизарядный «Наган», как золотой слиток, он резко прокатил заряженный барабан по вытянутой руке от самого плеча до кончиков пальцев. Револьвер ожил, зажужжал, застрекотал, разве что не замурлыкал, как обласканный кот. Поиграв им ещё немного, Завадский убрал смертоносную игрушку во внутренний карман пиджака. Предчувствия подсказывали старому разведчику, что исчезновение Поляковского и Драйера не случайно.

Он нажал кнопку селектора. Динамик аппарата, откашлявшись, прошептал простуженным голосом: