Array Коллектив авторов - Морские досуги №4

И надо такому случиться, что именно в эту пору упомянутый начальник школы № 1 подплава капитан 1 ранга Эпштейн купил себе… «горбатый» Запорожец. И не смейтесь! Тогда это был кусочек счастья на колёсах. Так что офицер в нём души не чаял. И, попирая все каноны режимности, Эпштейн под восхищёнными взглядами сослуживцев торжественно проезжал одно КП за другим. В апофеозе своеобразного действа начальник разворачивал машину по большому кругу на плацу перед зданием корпуса. И, насладившись ездой в ПЕРСОНАЛЬНОМ авто, ставил его прямёхонько под окнами. Стояла августовская жара.

Аврал с покраской был в разгаре. Нами овладел раж руководства молодыми: «Принеси, унеси, подкрась, выкинь к едрени матери, «кому спим!!» А остатки суперэмали польской всех цветов сливали в камбузный лагун литров на 50. Насливали едва не половину, и пора было снести «добро» в гальюн, что на сопке метрах в пятидесяти. Кстати, офицерский санузел был всё-таки в тепле, то есть тут же.

— Эй, вот эти двое! Ко мне! — будто копируя старшину роты мичмана Баштана, произнес Стас Михайлов.

«Двое» подошли, и Стас вручил им посудину, пояснив задачу: «Шнуром, салаги! Пять минут на всё. Вылить смесь и махом сюда! Время пошло!» И салаги тут же «рванули под уздцы». Никто особо не обратил внимание, что уж больно «шнуром» справились матросы с заданием. Главное — справились и вовремя. Молодцы, одним словом, службу поняли.

На пожаре так не кричат, как кричали минут через десять под окнами школы. Мы высунулись поглазеть, ведь окна были все настежь. Между плацем и КП сновал военный люд всех званий и рангов. Они орали, стенали, матерились. «Скорее всего японцы что-то насуропили в наших водах. Да и не мудрено: во Вьетнаме шла война.» — подумалось нам. Но, как видно, стряслось нечто неслыханное: бежал САМ Эпштейн прямиком к школе. Следом за ним семенили дежурный по КП и начальник караула с двумя вооружёнными матросами из караулки.

И тогда мы глянули под стены нашего здания…И, о боже! Под палящими лучами солнца переливался всеми цветами радуги и её оттенков АВТОМОБИЛЬ капраза… Так вот куда эти стервецы сбагрили краски «шнуром»! Они попросту шандарахнули её не глядя в первое же окно этажом ниже. И надо же было угадать прямёхонько на раскалившийся во владивостоцком зное корпус злополучной «мыльницы».

И было море крови. В том числе и нашей. Так что вместо Палдески на Прибалтике нас упекли на Камчатку. Ну а молодым Эпштейн в знак «благодарения» пообещал «нескучную работёнку на машзале до самого начала учёбы». Дежурных и начкара попросту сняли и им обещано «через день на ремень».

Без малого неделю бритвочками соскабливали «камуфляж» с Запорожца. Уж больно хорошая краска.

— Становись, равняйсь, смир-рно! Говорю всем: завтра будут стрельбы. Кто не отстреляется на зачёт, будет стрелять во время сна! Отставить смех! Я хотел сказать вместо сна. Из… рогатки. Вольно! Теперь объясняю: патронов будет одиннадцать. Три на стрельбу из карабина. Восемь для автомата. Три из них — одиночными. Остальное очередью. Одной или двумя. Р-разойдись, долбанный народ!

Так строевой майор Костиков воодушевлял нас перед зачётными стрельбами по случаю принятия присяги. И не сказать, чтобы никто из нас не держал в руках оружия. Но это были воздушки, мелкашки, изредка-охотничьи ружья. Но чтобы такое боевое оружие, как карабины и тем более автоматы — боже упаси! Хотя кое-кто и сделал с десяток выстрелов из карабина на школьных уроках НВП (начальная военная подготовка). Меня не обошла чаша сия.

На берегу бухты, где предстояло нам удивить мир своей меткой стрельбой, стояла удивительно мерзкая погода. Уже через пять минут после прибытия нашего строя к месту стрельб многие щёголи пожалели, что напрочь отказались одевать кальсоны. Это были вполне приличные полотняные кальсоны образца 1905 года с экстравагантными тесёмочками на концах штанин «а ля Паниковский». Иногда они чудным образом как бы оттеняли короткие брюки синей робы. Ко всему, в эдакий собачий холод, да в яловых рабочих ботинках самое время оттачивать степ, сиречь — чечётку.

Декабрьский ветерок с Японского моря был явно недружелюбен. Как видно из-за исторических русско-японских неурядиц вообще или Курильского вопроса в частности. Шинели, подбитые «рыбьим мехом» тепла, даже душевного, особо не прибавляли. Наш «гуру» строевого шага и сапёрной лопаты Костиков, скорее всего из солидарности с нами и тяги к простоте щеголял в овчинном полушубке, валенках и кожаной шапке. Под стать были и его армейские меховые рукавицы. Курсантов бравый и раскрасневшийся вид майора явно вдохновлял на подвиги.

Снега пока не было, но уже образовалась наледь вдоль берега. Мы спотыкались о кучи валунов, будто специально свезённых со всего побережья Приморья. Кто и в какое время разбросал их здесь, — неведомо, но собирать булыжники пришлось нам. Следовало из них сделать некую гряду, обозначающую линию огня. «В жизни всегда есть место подвигам», вспомнилось нам из школьной программы, когда мы голыми руками выковыривали примёрзшие камни. И новоявленные «корчагинцы» сопели порознь и все вместе, стаскивая библейские валуны в единую гряду — линию огня. Для красочности вдоль каменного гребня укрепили красные флажки.

А уже ближе к горизонту, но в пределах видимости, водрузили щиты с мишенями. Щиты виделись сносно. Хотя «гуру» уверял, что на них есть ещё и мишени. Вот в них-то и следовало хотя бы вообще попасть. А ещё лучше — в частности, причём каждый в свою. И это с напрочь замёрзшими пальцами, красными, как у гуся лапы!

Патроны роздали первой десятке стреляющих. Им же вручили по карабину, которые, по словам строевого босса очень даже пристрелянные. Охотно верилось, но требовалось ещё и лечь, широко раздвинув ноги. В такой позе карабин был явно лишним: нечем придержать воротник, за который дул ветер с моря. Этот же ветер с успехом «одаривал» нас водяной пылью, а то и брызгами с волн. От эдакого «сервиса» шинели заледенели, от чего похрустывали, а х\б перчатки гнулись с трудом.

— Так, долбанный народ, чего разлеглись, как бабы! Ноги ширше и носки врозь! Найдите свои мишени по номеру. Все видят? Стрелять по моему сигналу. Жать на крючок плавно, дых притаить!

Все затихли, как на булыжном бруствере, так и поодаль, сгрудившись за выступом скалы от ветра. Мы застыли, «притаив дых», желая лишь побыстрее вскочиь и срочно размять окоченевшие ноги и руки. Но вот майор махнул красным флагом и скомандовал: «Огонь!» Тах, трык, та-тах, та-та-трык, — зачастили выстрелы хлёстко, как пастуший ремённый кнут. И так же быстро всё стихло: три патрона выпалили кто куда. Вариантов было немного: в белый свет, в соседский щит, в свой щит ближе к краям и, что вполне допустимо — в мишень. Очень эффектно визжали пули, отрекошетив от камней уже ниже щитов.