Array Коллектив авторов - Морские досуги №5

Я иду к нему неторопливо, зная, что ждёт меня внутри.

Раньше у меня был другой дом. Этот я долго и мучительно создавал сам, годами шёл к нему, через мучения и неудачи, когда всё, казалось, рухнуло в чёрную, бездонную пропасть… И вот — он стоит, и горят уютным светом окна, и я иду к нему.

Открываю дверь своим ключом и захожу внутрь. Я почему-то не люблю, когда меня встречают домашние, и поэтому всегда открываю дверь сам. Только собака всегда заранее знает, когда я прихожу домой (она всегда начинает ждать меня заранее, за десять-пятнадцать минут до моего прихода домой, как будто чувствует, знает что-то неведомое мне, когда бы я не пришёл — мне об этом говорили домашние), так вот, собака радостно бросается ко мне. И я радуюсь вместе с ней. Глажу и сильно треплю её за ушами. Погуляю с ней позже.

Я безумно люблю её.

И всё ей прощаю.

Как и она прощает всё мне, даже то, что я пойду гулять с ней не прямо сейчас, а позже (а гулять, тем более, вместе с хозяином — очень важно для собак).

Она тоже меня безумно любит.

Я прохожу по тёплому, уютному коридору — прихожей, в которой всегда царит полумрак — так мне захотелось. На стенах по обе стороны висят картины и миниатюры в современном стиле — они были куплены и подарены мне разными художниками из нашего города.

Снимаю пальто.

В коридоре вкусно пахнет чем-то, пока не могу понять, чем (кухня на другом этаже), но явно мясом. Или птицей. А, может быть, и рыбой. Я всегда не очень хорошо мог определять запахи, даже в ранней молодости, на медкомиссии в военкомате. Тем более, когда пряностей так много… Но явно вкусно.

Я и сам очень хорошо готовлю и люблю это делать. Но сегодня жена, очевидно, решила меня чем-то побаловать. Пусть.

Слышны приглушённые детские голоса и шум телевизора. Дети, наверное, играют где-то у себя. Или на кухне с матерью. Во всяком случае, я их скоро увижу, как и жену.

Но несколько позже.

Сейчас я поднимаюсь в свой кабинет.

Ослабляю галстук и снимаю пиджак.

Сажусь за свой рабочий стол. Он огромен, зелёного сукна, «под старину». Стоил мне бешеных денег, но я о них не жалею.

Деньги вообще никогда не стоит жалеть.

Кроме тех случаев, когда они потрачены на какое-нибудь постыдное и бесполезное дело.

Слева, у стены, стоит аквариум с рыбками. Он всегда светится уютным, зелёно-голубым светом. В нём уже много лет идёт какая-то таинственная, неизвестная мне жизнь. Рыбы и моллюски рождаются, умирают и снова рождаются как бы совершенно без моего участия. Я даже не слежу за тем, сколько их сейчас находится в нём. Только кормлю, иногда доливаю воду и прореживаю растения.

Только иногда я долго-долго смотрю на него, вглядываясь в таинственную сине-зелёную глубину, и…и…

И снова, в который уже раз, не нахожу ответа.

На моём столе стоит несколько фотографий — цветных и чёрно белых, групповых и одиночных, и даже попадаются морские, лесные и горные пейзажи, но сейчас мой усталый взгляд приковывает одна.

Та, что стоит по центру и чуть-чуть слева.

Фотография старая, чёрно — белая, очень плохого качества, и, на первый взгляд, тем более, непосвящённому человеку трудно и даже невозможно разобрать, что изображено на ней, но я… я ведь… я — то отлично знаю.

На ней — два молодых парня, стоящих в обнимку в тени лаврового дерева, хотя вокруг всё залито ярким летним солнцем, из — за тени лиц не видно.

Видно только, что один в белоснежной морской форме с синим воротником (этот воротник на флоте называется, как флаг, поднимаемый на морских крепостях, гюйсом) и в лихо заломленной на затылок бескозырке.

Второй же в пятнистой маскировочной форме, называемой камуфляж или комок, тельняшке и голубом берете десантника.

И хотя всех подробностей из — за плохого качества не видно, я так уверенно описываю их, потому что я прекрасно их помню, хотя прошло четверть века.

Потому что одним из этих двух парней был я.

Второй… второй был мне, как брат. Несмотря на то, что был почти полной моей противоположностью. Несмотря на то, что мы учились в одном классе, абсолютно не замечали друг друга, и лишь потом, по окончании школы, крепко-накрепко сдружились.

Даже потом, когда военная судьба забросила нас на противоположные концы нашей огромной и великой страны, мы регулярно писали друг другу письма. Мы могли позволить себе в них сказать друг другу то, самое сокровенное, что никогда не доверили даже бы родным матерям.

Поэтому его письмам я всегда радовался даже больше, чем письмам из родного дома.

И до сих пор храню их (как мне это тогда удалось — сам не понимаю), как дорогую реликвию.

Как талисман.

Который связывает меня незримой нитью с тем временем.

В тот яркий июльский день я внезапно, сам того не ожидая, приехал домой. Приехал не навсегда, а на две недели, даже, кажется, дней на десять.

И, не успел я перешагнуть порог родного дома, как в дверь позвонили.

Я даже форму не успел снять.

За дверью стоял он — мой друг.

Мой брат.

Мы не виделись почти два года — чудовищный срок в том возрасте.

Мы кинулись друг другу в объятия.

Тем же вечером было выпито море чудесного крымского марочного вина, которое сейчас очень сложно достать и которое стоит бешеные деньги, а тогда продавалось на каждом шагу и стоило копейки…

И на следующий вечер.

И на следующий…

А утром четвёртого дня он уезжал обратно к себе в часть. Его отпустили в отпуск раньше меня, и задержаться было никак невозможно.

У них там было очень строго, даже жёстко.

Гораздо строже, чем у меня.

Я надел форму и пришёл его проводить…

Его нет в мире живых уже очень, очень давно, и даже очень давно он не приходит ко мне в моих светлых снах, но… хотя сегодня не его день, пожалуй, надо бы сходить к нему на могилу. Я давно не был там, пожалуй… сколько же? Больше года… или же два? Может быть, два?

Но прошлой ночью что-то заныло в душе.

Что-то… нет, не вспомнить сейчас, но… что-то, связанное…

Нет, не вспомнить.

И поэтому я сижу сейчас, вглядываясь в старую, выгоревшую, чёрно-белую фотографию.

Может быть, она напомнит, для чего.

Для чего мне нужно идти на кладбище.

Потому, что идти туда «просто так» — бессмысленно.

Я закрываю глаза.

Как же я устал!

А в чём дело? Что случилось? Почему вдруг стало так холодно и что это такое мокрое?

Я с трудом разлепляю глаза.

Ничего не вижу.

Нет, что-то есть.

Но почему так мокро?

Да это же дождь!

А что это передо мной? На столе? И стол какой-то другой. Металлический и обшарпанный. И сижу я чёрт-те на чём. Но сперва…сперва… Чёрт с ним, с дождём!

Я навожу резкость. С трудом, но навожу.