Игорь Седов - Чуткость на голосовании

В минуты раздумий над судьбами человечества мне становится жаль людей. Не всех, а некоторых. Таких людей, которые не щадят себя и в случае промашки самокритично кроют свою личность на чем свет стоит. Или стремятся разорваться на части, забывая, что человек не веревка и не лоскут ситца с примесью лавсана.

Недавно я видел одного такого товарища. Сидел в кабинете напротив него. Он за столом, я на стуле около стола. У него небольшой, но солидный кабинет. С телефонами. Сижу, смотрю на телефоны и думаю: может, вся беда от телефонов? Нет у человека возможности сосредоточиться, нет возможности подумать о чем-нибудь основательно. Разве сообразишь что-нибудь серьезное в короткие промежутки между звонками? Привычку надо иметь… А если привычка не выработалась? Снова вопрос… А может, главная беда все же от горячей любви к самокритике, от слишком развитого чувства самокритичности? Признался в ошибках, чистосердечно покаялся и, смотришь, вроде облегчил душу, вроде опять в люди вышел. Теперь и новые ошибки не страшны…

Пока я так думаю, товарищ, у которого я сижу в кабинете, берет трубку и внимательно слушает. Лицо его мрачнеет. Потом он начинает говорить. Я сижу напротив него и вынужденно слушаю разговор. Товарищ говорит кому-то:

— Знал, конечно, знал. А как же! Время у меня записано и место тоже. Минуточку, минуточку… Слушай… Кафе «Мечта»… Диспут молодых строителей… «Наше понимание красоты и красивости в одежде»… Так? Так… быть девятнадцать ноль-ноль… Так? А заехать не мог. При всем моем желании. Почему? Закрутился… заштукатурился… зацементировался… Можешь считать меня скотиной, но не мог прийти. Пока!

Снова звонок. Товарищ напротив меня берег трубку и говорит. И я все слышу:

— А, Валентина Ивановна! Привет, привет! Знаю, что будешь меня ругать, знаю. И ругай! Принимаю как должное. Больше того, можешь считать меня подлецом. Законченным подлецом. Но, извини, не мог. Завертелся… зашился… заштопался… Что? Как можно? Сказать? Проверочку хочешь устроить? Пожалуйста! У меня память отличная. Особенно на женские имена… Ха-ха-ха! Так слушай: девятнадцать ноль-ноль… клуб швейной фабрики… вечер молодых швейниц и диспут на тему: «Почему мы боремся с излишествами в строительстве и архитектуре». Правильно? А ты сомневалась в моей памяти. До склероза, слава богу, не дошло. Ну, пока! Заходи!

От таких разговоров мне становится не по себе. Как-то неловко становится перед товарищем, который напротив меня. Положительный человек, в солидном кабинете, и, нате вам, он и скотина, он и подлец, причем законченный подлец. До чего человека самокритика довела!

Опять звонок, опять слышу:

— Да, это я! Кто? A-а, здравствуйте, здравствуйте! Нет, все хорошо. Пока бог милует… не болел. Здоров, здоров! А выбраться к вам не сумел… Да-а… обстоятельства бывают сильнее нас. Жаль, конечно, что подвел, но… каюсь… виноват… Перенесли? Обязательно! Конечно! Буду счастлив и признателен! На этот раз точно. Больше перед вами свиньей не окажусь. В это же время? Хорошо! Что вы! Помню!.. Молодые изобретатели и рационализаторы… диспут на тему: «Нужны ли советской кинокомедии отрицательные персонажи». Всего доброго! А? Договорились и еще раз договорились. Свиньей больше не, буду.

Я прощаюсь и ухожу. И, уходя, думаю, что, может, и в самом деле товарищ больше свиньей не будет. Может, он в конце, концов самокритично признается? Мол, друзья, не могу же я разорваться на части. Обойдитесь без меня, я же человек, а не лоскут ситца, хотя бы и с примесью лавсана. И тем более не веревка. Может, признается, а?

Человек, можно сказать, осознал. Не сразу, конечно, а осознал. Человек уловил дыхание времени и осознал. И сочинил небольшое заявление. А в заявлении изложил просьбу. Между прочим, пустяшную просьбу. Собственно, и разговор-то не о чем вести. Вопрос выеденного апельсина не стоит.

У него, представьте, оказалась дача. Он как-то раньше не замечал ее. Ну, дача как дача, много таких построек в живописных окрестностях городов. Есть и у него. Небольшой двухэтажный домик в сосновом бору. Он сам по себе, а дача сама по себе. Жить не мешала. А вокруг чистый воздух, прозрачная вода в озере. Жизнерадостным, неугомонным ребятишкам как бы подошла его дача! Ему она вовсе ни к чему, а детям на пользу — здоровье подкрепить. Он это теперь хорошо понял. Вот и просит уважить — принять у него дачу. Хотя бы в порядке исключения и безвозмездно. Неужели нельзя взять для детей, для шумливых мальчишек и девчонок? Свежий воздух, прозрачная вода…

Вот о чем он просил. Человек сознательно шел на благородный поступок.

И вы думаете, оценили его гуманный подвиг? Проявили чуткость и внимание к человеку, решившему побороть в себе инстинкт частного собственника? Показали его по телевизору? Как бы не так! Вы забыли про формализм. Про формализм, который глушит и с которым призывают решительно бороться. В данном случае речь пойдет о формализме заведующего жилкомхозом.

Эта сухая казенная душа категорически запротестовала. Они, видите ли, не бюро по приему дач от населения. С дачей возиться надо. А им штатное расписание не позволяет пойти на такое излишество. У них, оказывается, план покраски заборов не выполнен. Так что из вашей затеи устроить детсад-пансионат, извиняюсь, ничего не выйдет. Уперся и не взял дачу.

Чудно!

Человек осознал, понял. Человек надеялся. А дачу у него оставили. «Плетью обуха не перешибешь», — грустно подумал человек и никому не стал жаловаться. Он решил попытать удачи в другом месте. И что же — ему повезло: у следователя оказалась иного склада натура. Он немедленно прекратил уголовное дело, как только человек принес ему копию заявления о том, что он безвозмездно передает дачу в общественный жилфонд.

Чудно все-таки!

— Присаживайтесь. Рассказывайте.

— Понимаю. Но я не понимаю, где чуткость? Где чуткость плюс забота, плюс внимание, как об этом пишут в газетах? Мое заявление…

— Ваше заявление…

— Наперед знаю, что скажете: зарегистрировано, будет рассмотрено, заявителю будет сообщено. Но я не понимаю, почему я должен ждать рассмотрения и удовлетворения? Это обязательно — ждать? Мое заявление…

— Минутку, ваше заявление…

— Догадываюсь! Попало к заместителю, он уехал в командировку, заявление у него в столе. Приедет и разберется. Но я не понимаю, почему заявление лежит в столе у зама? И долго оно будет пылиться у зама? Пока спишете его в архив? За давностью срока? А почему руководитель лично не разберется с просьбой? Где борьба с пережитками культа?

— Товарищ Найденов, ваше заявление…